Продолжение следует...

Купол с крестом. Скульптурная группа на библейский сюжет и родовой графский герб — щит с латинской «Эл».

Надписи «Послушание и труд» у входа нет. На её месте вывеска: «Высша школа економична».

Выходят из дверей девушки-студентки в высоких пластиковых сапожках.

Реже стал сад перед домом: вырубили старые деревья, посадили молоденькие, берёзку посадили. Её не было.

А перед «моим» окном, перед окном угловой палаты, где я лежал, остались три сосны.

Я их хорошо помню. И они меня помнят.

Идёт дождик, и бьют часы на костёле пресвятой Марии-панны.

Много раз пробили они за прошедшие почти четверть века.

По этим часам мы жили. И не одному отсчитали они последний час.

За домом — флигель. В этом флигеле была канцелярия госпиталя. Я забрёл однажды туда и увидел на столе стандартные похоронные, такие же, какие посылали с фронта...

Родным Виктора послали, Виктора, моего соседа по койке. Я не простился с ним; ещё вечером он читал в полубреду строки из Гамлета, а утром койка была пуста.

Здесь люди радовались и плакали.

Здесь рождались и уходили надежды.

Здесь совершали на рассвете дежурные сёстры молчаливый и тревожный обход...

И тут, в этих стенах, продолжались бои. Только пахло не порохом, а йодом, карболкой, камфарой.

Арьергард войны... Последний, отставший обоз.

«Эх, скорей бы домой! Другие уже дома. Что же нам делать, ребята?»

И те ребята, которые ходячие, лезут с костылями из окон первого этажа перед обходом главного врача: «Пусть увидит, что мы с врачом говорить не хотим, нам жаловаться не на что. Пусть скорее выписывают».

...Идёт дождь, и бьют часы на башне костёла пресвятой Марии-панны.

Одна берёзка и три сосны — совсем по-русски.

Госпиталь занимал ещё один дом, он через дорогу. Там была главная операционная и первое отделение. Сейчас этот дом жилой, и стоит он по улице Моджевского.

Это бывшая Любомирская.

Тут же, близко, по соседству, и здание, на первом этаже которого помещался маленький универсальный магазинчик, где раненые офицеры тратили свои злотые.

От магазинчика остался лишь чуть заметный след. На забитой двери с облезшей краской еле-еле можно прочитать: «Склеп споживичи. Ян Яновски».

Помните? «...Я посадил бы Гитлера в клетку, возил по Европе и брал деньги...» Он мечтал сделать частную лавочку из истории.

А это не удалось и куда более богатым лавочникам — торговцам пушками, танками и фаустпатронами.

История отсчитывала иное время. Это время понял и повёл за собою человек, который некогда жил здесь, на Любомирской.

Достаточно пройти сотню шагов, и увидишь серый массивный трёхэтажный дом с высокими окнами и двумя балкончиками. У входа установлены мемориальные доски: «В этом доме жил и работал в 1912–1913 годах Владимир Ильич Ленин». «В этом доме под руководством Ленина состоялось совещание ЦК РСДРП(б) 10–14 января 1913 года».

Южная часть Польши называлась тогда Галицией. Галиция находилась во владении Австро-Венгрии.

«Вы спрашиваете, зачем я в Австрии, — писал Владимир Ильич Максиму Горькому. — ЦК поставил здесь бюро (между нами): близко граница, используем её, ближе к Питеру, на 3-й день имеем газеты оттуда, писать в тамошние газеты стало куда легче, сотрудничество лучше налаживается».

Ленин установил отсюда связи с Россией и корректировал курс корабля революции.

Шёл 1913 год. И в Петербурге в этом году произошло событие не очень большое, достаточно скромное, но всё же обращающее на себя внимание.

Судебная палата слушала «дело об уничтожении брошюры „Маркс и Энгельс. Манифест коммунистической партии“. Издание т-ва „Знание“». Палата постановила: «Уничтожить вместе со стереотипными и другими принадлежностями тиснений, заготовленными для её напечатания».

И вскоре помощник градоначальника в звании камергера высочайшего двора рапортовал начальству:

«...Имею честь уведомить... что 10 октября 1913 г. уничтожены, посредством разрывания на мелкие части, арестованные экземпляры брошюры „Маркс и Энгельс. Манифест коммунистической партии“».

У самодержавия и русской буржуазии к тому времени уже имелся опыт борьбы с марксизмом и с самим Карлом Марксом.

Тридцать жандармов полковника Кноппа арестовали однажды в Одесском порту... Маркса, оказавшегося Юлием Александром Марией, ноттингемским негоциантом, британским подданным. Во второй раз Маркса, «скрывавшегося» под фамилией Валлас, тоже британского подданного, «опознали» по фотографии и задержали на пограничной станции Скуляны.

С тех пор на этой станции был учреждён специальный жандармский пост, призванный преградить в Россию путь марксизму. Но то ли плечи у жандармов со станции Скуляны были слишком узки, то ли охранники порядка временами дремали на службе — марксизм в Россию прошёл.

В 1913 году, когда помощник петербургского градоначальника и камергер высочайшего двора старательно рвал труды Маркса на мелкие части, через границу из Кракова шли ленинские указания революционным рабочим. Ленин стоял во главе партии, которой суждено было всего через четыре года повести за собой народ на октябрьский штурм.

...Жандармский пост на станции Скуляны и на этот раз своей ответственной исторической роли не сыграл.