Продолжение следует...

А в воде отражались вспышки осветительных ракет. Так же, как 25 лет назад. Тогда мы переезжали эту реку на повозке вместе с двумя разведчиками и радистом. Торопились занять НП.

Но колёса повозки застряли в камнях, лошади, поднатужившись, дёрнули и оторвали гуж. Повозку пришлось бросить и принять крещение в Уже. Вода была по пояс.

От иллюминации и фейерверка небо розовое. Тогда оно тоже было розовым — от пожаров, от залпов «катюш».

Четверть века минуло с тех пор, и в честь этой даты были в Ужгороде торжества на городских площадях, на стадионе «Авангард», в зале филармонии, в клубах. Было шествие к холму Славы — к могилам солдат. Передавали по радио песни военных лет и читавшийся Левитаном Приказ Верховного Главнокомандующего: «Войска 4-го Украинского фронта в результате стремительного наступления сегодня, 27 октября, овладели...»

Гостей поместили в отеле интуриста «Ужгород», в начале строящегося проспекта Сорокалетия Октября.

Здесь я уже останавливался. Несколько лет назад. Но только теперь узнал одну любопытную подробность. Там, где сейчас новостройки, был в довоенное время «свинячий квартал». Опустевшие свинарники хозяева сдавали безработным за пятнадцать крон в месяц.

Велика дистанция от «свинячего квартала» до нынешних, новых проспектов!

Номер в гостинице был двухместный. Ночью ко мне поселили соседа. И утром, когда мы проснулись и повернули головы друг к другу, между нами произошёл такой разговор.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— На праздник?

— На праздник.

— Ветеран?

— Ветеран.

— Давайте знакомиться.

— Петров Кузьма Фёдорович. А ведь мы вроде когда-то виделись...

— Вы из какой части?

— Семьдесят третий мотосаперный батальон двадцать четвёртой стрелковой дивизии...

— А я в артбригаде. Значит, Ужгород вместе брали?

— Ужгород. А потом — Требишов, Прешов, Кошице, Попрад, Левоча.

— И я тоже: Требишов, Прешов, Кошице, Попрад, Левоча. А ранило под Жилиной.

— И меня под Жилиной. Лежал в госпитале, в Оравском Подзамке.

— И я в Оравском... Беленький такой отель, а рядом с ним...

— ...Красная башня замка. Полежал там — и в Краков повезли.

— И меня в Краков. В мае сорок пятого. Госпиталь — напротив костёла Марии-панны?

— Да, да, напротив. А справа — оранжерея...

— Парники. А слева — Любомирская...

— И на ней поляк в лавочке торговал...

— А заведующая отделением была женщина, капитан...

— ...Полная такая.

— С веснушками?

— С веснушками.

— И выписала она меня в октябре.

— И меня в октябре.

— Досрочно?

— Досрочно.

— В окно от врачей прыгал?

— Все прыгали, кто на первом этаже лежал. Домой хотелось.

— А когда выписали — ехал на угольном эшелоне до Львова.

— И я на угольном... до Львова...

Бывает же такое!

Мы прошли один путь, под одним и тем же городом были ранены, лежали в одних и тех же госпиталях, вместе выписались и ехали домой на угольном эшелоне...

Кузьма Фёдорович живёт в Нижнем Тагиле. Пятнадцать лет был председателем поселкового Совета, ныне на пенсии, но продолжает работать в строительной организации.

А впереди меня ждала ещё более неожиданная встреча.

Я должен был выступить на торжественном собрании рабочих фурнитурного завода «Большевик».

Перед началом собрания сидел в кабинете директора Олега Ивановича Галика. Здесь же было ещё несколько работников «Большевика».

Меня спрашивали, как мне понравился город. Рассказывали («Это вам в блокнот»): население Ужгорода за послевоенное время удвоилось; продукция его экспортируется более чем в двадцать стран; раньше на первом месте была мебель, теперь — приборостроение, а производство мебели тоже увеличивается: строится новое здание мебельного комбината. И новый мост будет построен, и больница, и музыкальный театр.

— А деревню видели?

— Видел.

— Что раньше было, всё снесли. Дочиста. А построили заново. Из кирпича. Вот вы будете завтра в доме отдыха машиностроителей. Рядом — деревенька. Обратите внимание: там только одна старая хатка, соломой крытая. Для туристов оставили. Как музей старого быта.

— Всё изменилось за эти двадцать пять лет, — сказал Галик. — Вы видели на нашем заводе автоматические линии? А с чего начали в первый послевоенный год? Собирали по свалкам консервные банки, распрямляли и из этого железа делали баночки для ваксы. Ездили по деревням, стригли хвосты лошадям — волос шёл на щётки. Продолжалось так, правда, недолго. В колхозы пришли трактора. Лошадей поубавилось. Хвостов не стало. Пришлось переквалифицироваться.