Продолжение «Тысячи и одной ночи»

— Пойдем, моя прекрасная госпожа, — позвала чудесная птица, — все мои перья в твоем распоряжении. Возьмите старую Бакбак и ее перепуганного племянника. Не знаю, кто надоумил их спрятаться под моей клеткой, но это был добрый совет.

Бакбак и Джазель лежали без чувств. Пришлось привязать их к колеснице, возникшей из пера птаха, и наши влюбленные, целые и невредимые, направились в Кассер-иль-Араис.

Волшебное перо, которое перенесло Симустафу в Джиннистан, отделилось и полетело вперед, чтобы предупредить Ильсетильсону. Обернувшись белой голубкой, оно опустилось на плечо царевны.

— Моя госпожа, — проворковала голубка, — Симустафа и Сетель Педур Джинатиль вскоре будут здесь, но ты не можешь принять царицу в этом саду — ей пока еще нельзя войти в него. Жди их в большой зале дворца.

Ильсетильсона поспешила во дворец, голубка полетела за нею. Трое влюбленных крепко обнялись, их восторгам не было конца, мысль о том, что теперь нет никаких препятствий их вечному союзу, вознесла молодых людей на вершину блаженства.

А на круглом столике, куда Симустафа положил Коран, состоялась еще одна встреча: две птицы выпорхнули из своих клеток и сели по краям священной книги. Почтительно поклонившись друг другу, они принялись ворковать и ласкаться самым трогательным образом. Вдруг явился их птенец. Он всё время оставался во дворце, поскольку не был допущен в сад, и теперь, не решаясь коснуться Корана, уселся в сторонке, дожидаясь, пока отец с матерью обратят на него внимание. Но вот они помогли ему забраться на книгу, приголубили и вдруг услышали, как их до той поры немногословный сынок прокричал:

— Верно! Верно! Свет истины!

Так в первый раз ему удалось произнести два слова подряд, и случилось это потому, что с него наконец сняли проклятие. Просвещенный своими отцом и матерью, он стал таким же правоверным, как они, и обрел все привилегии, дарованные райским птицам. Эта милая сцена привлекла взгляды наших влюбленных, но им пора было обсудить и то, что касалось их собственного будущего.

Сетель Педур Джинатиль поведала Ильсетильсоне о своем отречении и о геройском подвиге Симустафы, который защитил ее от ужасного Бахлисбула. От этого воспоминания глаза царицы заблестели и, казалось, вся она засияла от гордости и величия.

Ильсетильсона пригласила подругу в сад, дабы вместе с нею насладиться его красотою.

— Моя дорогая царевна, — ответила Сетель Педур Джинатиль, — ни ты, ни твой муж не можете открыть мне двери в этот уголок блаженства. Даже как жена Симустафы я не смогла бы войти в него, пока наместник Бога на земле, великий Харун ар-Рашид, не признает меня своей приемной дочерью и не наделит всеми положенными его детям правами. Я обязана Симустафе счастьем быть мусульманкой, тебя же я прошу сделать всё необходимое для той, кто была царицей джиннов, дабы она обратилась к истинной вере и навеки стала рабой Аллаха и сторонницей уничтожения идолов. Я хочу вникнуть в слова священной книги, от которой прежде отводила взгляд, а птицы с ангельскими голосами растолкуют мне всё непонятное. Ступайте, проведайте родителей, которые души в вас не чают, и детей, что скучают без вас и ждут, поговорите с халифом обо мне. Скажите, что Сетель Педур Джинатиль зачахнет, как лоза, снятая с опоры, если не станет женою Симустафы, что индийский царевич может жениться только на приемной дочери повелителя правоверных и что бывшая царица джиннов не станет кичиться своим новым положением, ибо ей никогда не подняться до добродетели и красоты его родной дочери.

— Великая царица, — воскликнула Ильсетильсона, — я припадаю к твоим стопам!

— Царицы больше нет. — С этими словами Сетель Педур Джинатиль подняла свою любезную подругу. — Мой престол отныне — это твое сердце и сердце Симустафы.

Трое влюбленных скрепили заверения свои нежными объятьями и ласками, и стоило им оторваться друг от друга, как птенец кричал во весь голос:

— Еще! Еще! Еще!

Наконец Симустафа и Ильсетильсона тронулись в путь в сопровождении той же процессии, что следовала за ними в Кассер-иль-Араис. Вернувшись в Багдад, они немедля поведали Харуну и Зобеиде обо всех увиденных ими чудесах и о чувствах, которые испытали.

Великодушная царевна попросила отца удочерить Сетель Педур Джинатиль, чтобы та могла стать второй женой Симустафы. Зобеида никак не могла взять в толк, почему ослепла ее родная дочь, которая по своей воле хлопочет о сопернице.

— Ах, моя почтенная матушка, — вздохнула Ильсетильсона, — женщина, которая любит Симустафу так же, как я, не будет мне соперницей, она лишь поможет мне сделать его счастливым.

Халиф понимал свою дочь лучше, чем его жена, и высоко ценил поступок Сетель Педур Джинатиль. Всё это заставило его решить отправиться в замок Кассер-иль-Араис, как только позволят дела государственной важности.