Продолжение «Тысячи и одной ночи»

На исходе дня он перенес ее в один из садов, что простираются в предместьях Дамаска. Здесь белокожая Зизиале, сохранив черты лица своего, переоделась и обернулась смуглым юношей с луком и колчаном за спиной. Затем она постучалась в первый попавшийся дом и попросилась на ночлег, словно бедуин, которому надо дождаться утра, когда откроются городские ворота^{105}.

Хозяева приняли ее радушно, подали угощение из того, что бывает у людей скорее честных, чем богатых, и отвели уголок, в котором она могла прилечь. В доме были только муж с женой да еще их красавица дочка четырнадцати лет, которую тщательно прятали от молодого гостя.

Зизиале наконец спокойно выспалась, ибо предыдущие ночи глаз не смыкала от волнения. Она спала бы до полудня, если бы не раздался громкий стук в дверь ее комнаты. Дверь распахнулась, и царевна окончательно проснулась, услышав слова: «Вот соблазнитель». Указывая на Зизиале, их произнесла растрепанная хозяйка дома. И дамасские стражники схватили означенного виновника прямо в постели.

Дочь султана отвели к кади и там обвинили в непростительном преступлении, которое она совершила, грубо посягнув на честь девочки, чьи отец и мать радушно предоставили ей кров.

Так называемому преступнику было бы очень легко доказать свою невиновность, но для этого девушке пришлось бы открыть свой секрет, и потому она решила не выдавать себя, а выпутаться с помощью своей книги заклинаний, волшебной палочки и Маркафа.

Выслушав обвинение, Зизиале молча потупилась, и это молчание сочли признанием. Кади велел посадить ее в тюрьму. Не сетуя и не сопротивляясь, царевна позволила отвести себя в темницу.

Как только тюремщик запер дверь, Зизиале вызвала Маркафа и, когда верный раб явился, приказала: «Вытащи меня отсюда».

«Не так-то это просто, — отвечал джинн, — тут наши волшебные палочки бессильны, но есть и другие средства. Я знаю, в чем тебя обвиняют, дух воздуха рассказал мне, как было дело. Настоящий виновник, который знаком ему гораздо лучше, чем тебе, проник ночью в дом с помощью приставной лестницы и бежал тем же путем. Поскольку ему воспротивились, у него покусан нос и разбито лицо, и он еще не забрал свою лестницу. Я догоню его и, если тебя поведут на казнь, заставлю занять твое место. Однако нельзя терять ни минуты, мне ох как не терпится добавить мучений к его угрызениям совести».

Маркаф удалился. Зизиале, успокоившись, погрузилась в мечты о любимом, но тут вернулся ее раб.

«Только что я повстречал Тантуру, нашу царицу. Всё обстоит не так, как мы думали: насколько я понял из ее слов, тебя привела сюда судьба. Ты должна выйти к месту казни, царица же невидимой последует за тобой и скажет, что делать. Высшие силы вынуждают нас троих действовать вслепую, и от тебя требуется полное доверие».

Само собой, царевна Герака поверила джинну. Надеясь на покровительство царицы Тантуры, которой она была обязана своим счастьем, Зизиале безропотно подчинилась указаниям Маркафа и всецело положилась на волю Провидения…

Тут молодой слепец завершил свой рассказ и обратился к старику с такими словами:

— Завтра, брат мой, мы узнаем, чем всё закончится, и, если Маркаф не обманул моего отца, нас ждет какое-то чудо.

И двое слепцов разошлись в разные стороны.

Их беседа была долгой, но Джафар не упустил ни слова, ведь то, что не касалось лично его, слишком интересовало его друга Шебиба, и потому не было безразлично визирю. Зизиале — жертва любви и судьбы, невинно страдающая, взывала к его чувству справедливости и возбуждала желание помочь, а обещанное назавтра чудо подогревало любопытство. И он решил отправиться, переодевшись до неузнаваемости, туда, где будут казнить ни в чем не повинную девушку.

Вернувшись к Шебибу, он не поделился с ним открытиями прошедшего дня. До сих пор его хозяин ни словом не обмолвился о том, что у него есть сын, подающий большие надежды. Уважая чужие секреты, Джафар решил дождаться грядущих необыкновенных событий, благодаря которым он непременно удостоится доверия Шебиба.

Два друга провели вдвоем вечер столь же приятный, сколь и все предыдущие. Из них двоих Джафар казался более веселым и довольным. Шебиб иногда задумывался о чем-то, и влюбленный визирь, склонный к беспокойству в силу страсти к прекрасной садовнице, завоевавшей его сердце, вдруг испугался, что переговоры в его пользу натолкнулись на какие-то препятствия. Он поделился своими опасениями с Шебибом, но тот успокоил его, сказав: