Проект «Агасфер». Старьевщик

Лопухин тоже был невесел, он жалел сестру. Мало того, что замужество обрекло некогда веселую и бойкую девицу на постоянное пребывание за мрачными тюремными стенами. Лопухин сомневался в том, что безобразия, творимые надзирателями и приставниками, являются тайной для зятя. Черт с ним, если он просто глуп — а ежели не по скудоумию подписывал десятками челобитные арестантов о закупке для них продуктов по сумасшедшим ценам? Да что продуктов! Вон, тому же Александрову с товарищем тайком носили и кокаин, и морфий, будь он неладен! Достукается ведь, паразит, сам под суд попадет — а Зиночке куда тогда приткнуться? Деток, спасибо, Бог не дал…

О чем размышлял по дороге к архиповскому особняку Лавров, неизвестно.

Медников остался в Литовском замке — для беседы с Александровым: тот ни с кем, кроме него, говорить не пожелал.

Уже повернув в знакомый переулок, Зволянский словно очнулся, наклонил голову набок, прислушался:

— Господа, а что это за колокольный перезвон такой в городе? Просидели весь день, считай, за тюремными стенами — а тут что деется?

Директор ткнул рукояткой трости в спину возницы:

— Слышь, милейший, догони-ка постреленка с газетами! Неужели все-таки… Неужели Ливадия?

Интуиция не подвела директора Департамента полиции. В тот день, 20 октября 1894 года, тихо, без агонии, умер Александр III Миротворец. Дежурный телеграфист в Ливадии отстучал эту новость в два с половиной часа пополудни, и спустя какой-то час с небольшим скорбная весть разлетелась по электрическим проводам по всему миру.

Наборщики по требованию редакторов и метранпажей несколько раз меняли шрифты на первых страницах сегодняшнего выпуска. Еще полтора часа спустя ротационные машины начали печатать специальные внеочередные выпуски газет…

Выхватив из рук возницы газету, Зволянский раскрыл ее на первой странице: там был помещен портрет императора в траурной рамке и короткое сообщение о его кончине.

— Господа, прошу прощения, но мне надо непременно быть на службе! Боюсь, что Иван Николаевич[71] уже обыскался меня. Алексей Александрович, полагаю, вам тоже следует как можно скорее прибыть на службу! Господин ротмистр, — Зволянский повернулся к Лаврову, — голубчик, тут два шага уже до дома Архипова… Вы уж простите, что мы с господином Лопухиным коляски реквизируем!

— Да-да, конечно, ваше высокопревосходительство! — Лавров легко выскочил из экипажа. — А я, сколько могу, успокою Андрея Андреевича и буду Мельникова с докладом о его миссии поджидать!

— Господи, до нашей ли суетни сейчас, ротмистр? Государь в бозе почил! В столице нынче такие дела начнутся… Впрочем, наследник престола, насколько я понимаю, благожелательно относится к задаче защиты государственных секретов посредством создания нового органа — Разведывательного управления. Нам, господа, нужно набраться терпения, переждать «смутное» время смены власти, пертурбаций во властных структурах и снова идти, как говорится, на приступ сей крепости. Но не сегодня, разумеется! Честь имею, господа!

Экипажи разъехались в разные стороны, а Лавров пешком направился к дому Архипова.

Как оказалось, известие о кончине государя уже успело долететь и до особняка полковника. Поджидавшие возвращения «делегации» из Литовского тюремного замка Ванновский и Куропаткин спешно собрались и уехали на службу. К Петербургу, Москве и крупным губернским городам подтягивались поднятые по тревоге гвардейские полки. Учитывая тревожную обстановку, нельзя было исключить возможности народных волнений.

Лавров смог лишь вкратце просветить Архипова относительно результатов своей поездки: сообщник Терентьева найден, с ним остался работать Медников.

Архипов и Лавров по привычке расположились в библиотеке — телефонный аппарат полковник велел перенести туда же. Однако звонков было немного: один раз телефонировал Ванновский, сообщив о том, что у побережья Ливадии разыгралась сильная буря и что крейсер «Память Меркурия» по причине волнения не может выйти за телом усопшего императора из Севастополя. Буря продлится, по мнению знающих моряков, не менее 3–4 дней.

Полковник и ротмистр переглянулись: не будучи суеверными, они все же не могли не усмотреть какого-то зловещего знамения в совпадении смерти императора со штормом.

Через малое время перезвонил Зволянский. За неимением прочих новостей, он зачитал телеграфную депешу из Ливадии: