Проект «Агасфер». Старьевщик

Потом по тропке спустился Булат с Аюпом в поводу, и вот тут-то глаза «дяди Михала» загорелись. Не обращая внимания на предостережение Булата и мальчишек о диком нраве жеребца, он запросто подошел к нему. И — о чудо! — Аюп не укусил незнакомого человека, не пробовал лягаться! Он покорно дал погладить себя по длинной морде и шее, похлопать по крупу. Вывод Булата о личности незнакомца был тоже странным.

— Не злой шалавек художник, но, наверное, немножко шайтан!

— Это почему же? — рассмеялась Анастасия Петровна. — Шайтан — и вдруг не злой? Шайтаны — все злые!

— Сам так думал. И первый раз видел, как Аюп к себе незнакомый шалавек подпустил! Знашит, сапсем не шалавек!

— А какой руки у художника нет? — неожиданно проявил интерес к разговору, казалось, дремавший в кресле дедушка. — Левой?

* * *

Когда мальчишки убежали, художник собрал свои принадлежности и поспешил в поселок. Там он разыскал фотографа и спросил, не сохранились ли у него негативы фотографий мадам Соколовой с детьми — по его сведениям, они фотографировались у него в прошлом году.

Крупная купюра оживила память фотографа, а еще одна, обещанная, побудила немедленно начать поиски нужных негативов у себя в кладовой. Вскоре негативы были найдены — и общий снимок мадам с детьми, и снимки одних мальчишек. Ковач попросил как можно быстрее сделать для него увеличенные копии всех снимков.

На следующий день послеобеденный отдых мадам Петрищевой на тенистой веранде был ознаменован неожиданным визитом художника из соседнего поселка, спросившего, не здесь ли остановился господин Ковач. Пока его искали, пробудившиеся от дневной «сиесты» Аким и Борис, оказавшиеся шапочными знакомцами пришельца, безуспешно пытались выпытать, что за сверток тот принес для «друга Михала».

Но тут появился Ковач, забрал сверток, поблагодарил «коллегу» и, уведя его в свою комнату, сделал ему еще одно предложение. Поглядев на снимки, тот заявил, что никогда не делал портретов по фотографиям. Он, конечно, может попробовать — но тут, по его разумению, годятся только угольные карандаши или пастель. Работу он обещал выполнить к завтрашнему дню — если получится, конечно.

Пока Ковач со своим гостем отсутствовали, Аким и Борис, со свойственной им простотой, развернули сверток, в котором угадывалось два подрамника.

— Что за чертовщина? — пробормотал Аким, разглядывая наброски одной и той же вершины Ай-Петри в разной степени готовности. — Боря, ты что-нибудь понимаешь?

Спустившийся на веранду Ковач отобрал у коллег сверток безо всяких объяснений. Лишь заметив, что у русских, кажется, есть поговорка про любопытную Варвару, лишившуюся носа вследствие своего любопытства.

— Ну-у, брат, такая скрытность — это не по-товарищески, — попробовал разговорить коллегу Аким, однако поймал такой яростный взгляд Ковача, что мгновенно потерял к загадке всяческий интерес.

* * *

Начали терять интерес к «дяде Михалу» и мальчишки Соколовы. Явившись за своими альбомами на следующий день, они застали художника сидящим в той же позе на валуне, в глубокой задумчивости. Правда, на холсте появились очертания горы Ай-Петри, но при них «дядя Михал» так и не взялся за кисти, сколько они его ни просили. Альбомы же он пообещал вернуть завтра.

И действительно, альбомы были возвращены — в каждом из них были пастельные портреты всех трех мальчишек. Явно продвинулась работа «дяди Михала» и на холсте: там появились яркие солнечные блики на волнах у подножья Ай-Петри. Однако на вопрос, когда же будет закончена картина, — «дядя Михал» с грустью сказал, что завтра уезжает. И поэтому вряд ли успеет ее закончить.

* * *

— Мамочка, мамочка, погляди! Дядя Михал нарисовал наши портреты! Только он вредный: мы его просили нарисовать каждого из нас по одиночке, а он… Но все равно — правда, похоже?

…Неизвестный художник действительно постарался. Однако, не зная имен мальчишек и боясь что-то напутать, нарисовал пастелью в каждом альбоме всех троих. На заднем плане заказчик попросил хоть несколькими штрихами наметить море. И это пожелание было исполнено…

Анастасия Петровна с улыбкой разложила на столе альбомы сыновей. И чем больше она их рассматривала, тем больше сжимались ее губы, тем больше они начинали дрожать. Она подняла на сыновей почему-то испуганные глаза:

— Он рисовал это при вас? Ах, по памяти…

Как ни старался художник, времени он обмануть не смог — так же, как и памяти матери. Павлик был одет в «матроску», безнадежно сожженную при утюжке в прошлом году. А у Мишеньки на рисунке были не успевшие отрасти после ветрянки волосы.

— Идите, поиграйте пока, мальчики. Я вас потом позову…

Захватив альбомы, Анастасия Петровна поднялась в свою спальню, где на стене висели фотографии ее детей — начиная с младенческого возраста. Проведя по последним, прошлогодним дрожащими пальцами, она вновь спустилась на веранду, подошла к креслу отца.