Проект «Агасфер». Старьевщик

Бывая по делам в поселке, Анастасия Петровна лишь раз рискнула поехать на бричке по короткой дороге. Хилый мостик она переходила с закрытыми глазами, крепко держась обеими руками за пояс Булата. Переведя хозяйку через пропасть, Булат вернулся назад, вскочил на Аюпа, отъехал немного назад и, гикнув, погнал коня. Хозяйка закрыла глаза руками, но все же успела увидеть взметнувшийся в воздух силуэт коня. Задние копыта скакуна ударились о камни на самом краю пропасти…

Вот и сейчас Аюп высоко поднял длинную морду, широко раздул ноздри и всхрапнул как-то по-особенному, коротко. Булат поглядел в густые заросли кустарника, за которыми скрывалась ведущая к поместью дорога и, поймав взгляд хозяйки, сказал:

— Таратайка едет. Доктор скоро будет здесь…

Хозяйка окликнула отца и детей:

— Папа, мальчики, Венедикт Сергеевич едет! Сейчас будем завтракать! Мальчики, мойте руки и встречайте гостя!

Петр Романович Белецкий очнулся от дремы, положил в журнал закладку и поправил на коленях сползающий плед. Семья Белецких жила в своем крымском имении весьма уединенно, и каждый визит нового человека, будь это доктор или точильщик ножей, был здесь событием.

Действительный тайный советник и некогда товарищ[85] министра путей железнодорожного сообщения Белецкий, выйдя в отставку, купил это небольшое поместье в Симеизе лет десять назад, когда его зять, тоже высокопоставленный железнодорожный служащий Соколов, скоропостижно скончался, подцепив какую-то редкую хворь во время среднеазиатской экспедиции. Единственная дочь, Настенька, смерть мужа переживала недолго и, как подозревал Белецкий, больше из соображений приличия. Мужа она никогда не любила, навечно сохранив в памяти образ бесследно сгинувшего жениха, веселого и остроумного офицера-гвардейца. Исчезнувший жених и все разговоры о нем в доме были табу. Анастасия Петровна и замуж-то за нелюбимого вышла только потому, что так было надо, так было у всех. Но еще и затем, чтобы родня и знакомые не вздыхали понимающе, не выражали открытое сочувствие первой и последней, как оказалось, любви.

В одном ей повезло: трое мальчишек родились один за другим. Анастасия Петровна, отказавшись от кормилицы и бонн, все свое время отдавала им. А когда муж умер, и у среднего сынишки, Павлика, обнаружились какие-то проблемы с легкими, охотно согласилась переселиться в отцовское поместье.

В то время Крым считался глухой и малонаселенной провинцией, и немногочисленные подруги наперебой уговаривали Анастасию Петровну «не делать глупостей»:

— Уж в твой Симеиз никакой принц точно не завернет, Настенька! Там нет ни приличного общества, ни холостых состоятельных соседей. А ты женщина видная, негоже себя раньше времени в глуши хоронить. Пусть Павлик поживет там с дедом — и ему хорошо, и Петру Романовичу веселее! Наймут прислугу, бонну — а ты здесь, в Петербурге, с двумя мальчиками… Еще год-полтора — и их можно будет отправить на учебу в какой-нибудь швейцарский пансионат. Или в кадетское училище — да все так делают, Настя! А мы тебе здесь, молодой-красивой, такого принца подыщем, что сама ахнешь, право слово!

Но вдова Соколова только улыбалась и отрицательно качала головой. Так и уехали в Крым все вместе.

Года через два о возвращении уже не было и речи — даже если бы Анастасия Петровна и передумала: у ее отца стали пухнуть ноги, и ходил он с великим трудом. Сначала пытался обойтись модной тросточкой, потом перешел на солидную и прочную палку, а потом и окончательно пересел в кресло-качалку на веранде, вставая с нее только в случае крайней нужды.

…Тонкий слух жеребца Аюпа не подвел и на сей раз: скоро за поворотом послышалось тарахтенье колес брички, на которой с обычным еженедельным визитом прикатил единственный на всю округу доктор Венедикт Сергеевич.

Мальчики бросились наперегонки навстречу. Двинулся, немного погодя, встречать доктора и Булат — как всегда, застенчиво улыбаясь и неуклюже кланяясь на ходу. Анастасия Петровна крикнула горничной насчет самовара и не торопясь стала спускаться навстречу визитеру, укоризненно качая головой сорванцам, мгновенно перехватившим у доктора вожжи и пытавшимся заставить его старую клячу перейти в галоп. Но та только раздраженно мотала головой и по-прежнему неторопливо переставляла копыта.

Выйдя наперерез кобыле, Булат взял ее под уздцы, так же ласково, как и своего коня, похлопал по шее. Кобыла, тяжко вздохнув, доверчиво положила голову ему на плечо.

Доктор сполз с таратайки, снял соломенную шляпу.

— Ну, как тут поживают мои пациенты? Здравствуйте, Анастасия Петровна! Мое почтение, Петр Романович! Здравствуй, Булат-оглы! Здоров ли сам, мать с отцом?

Тот с поклонами что-то пробормотал, поминая Аллаха, и повел кобылу с таратайкой в конюшню — поправлять упряжь, в которой доктор ничего не смыслил, угощать лошадь кукурузой и морковью.

— Здравствуйте, здравствуйте, господин целитель! — приветливо улыбнулась и хозяйка, протягивая доктору руку. — Ваши пациенты все живы-здоровы и только напрасно отнимают у вас время! Пойдемте пить чай, Венедикт Сергеевич!