Проект «Агасфер». Старьевщик

Приложившись к ручке хозяйки, доктор вскарабкался по ступеням, пожал руку хозяину:

— А вы, Петр Романович, все «симулируете» в своем кресле? Ай-яй-яй! А кому было сказано: гулять, гулять и гулять не менее двух раз в день! Анастасия Петровна, голубушка, как ваш отец выполняет мои рекомендации?

— Какое там! — махнула та рукой. — Его из кресла не вытащишь! Папа, пойдем к столу! Ну же!

Визит доктора проходил по давно устоявшейся традиции. Сначала Венедикта Сергеевича поили чаем с несколькими видами варенья и булочной мелочью. За столом обменивались местными сплетнями и поселковыми слухами. Выпив несколько чашек, доктор выкуривал папиросу, мыл руки и уединялся с мальчиками в детской, особое внимание обращая на Павлика. Лечение Миши и Родиона ограничивалось замазыванием царапин и прикладыванием к синякам свинцовых примочек.

Главу семьи доктор безжалостно гнал в кабинет, на второй этаж дома — мотивируя это тем, что хоть раз в неделю старику надо немного разминать мышцы ног. У Анастасии Петровны, однажды и навсегда отказавшейся в свое время от врачебных осмотров, проверялся только пульс.

После этого наступала очередь прислуги. Осмотр Булата доктор ограничивал несколькими ударами ладонью по гулкой спине и заглядыванием в горло. Горничная Сима использовала «день осмотров» на всю катушку, припоминая при этом, как посмеивался доктор, не только свои, но и матушкины хвори.

Потом Булат с почтением вел Венедикта Сергеевича в свою саклю, прилепившуюся под скалой саженях в полутораста от границы участка — там вместе с ними жили два младших брата, сестра и старики-родители.

Ко времени возвращения доктора на веранду на столике для писем его обычно поджидал и конверт с гонораром и предложение снова выпить чаю — на дорожку. За чаем, теперь уже только с Анастасией Петровной, подводились, как правило, и итоги врачебных осмотров.

— Благодарствую, хозяюшка! — Доктор без стеснения брал гонорар, пряча конверт во внутренний карман куртки. — Теперь мой доклад: как я уже говорил, в состоянии Павлика я вижу только положительные динамические сдвиги. Никаких хрипов и прочих признаков болезни легких я не усматриваю у него вот уже месяца три-четыре. Так что вот вам мой «рецепт», Анастасия Петровна: мальчикам вполне можно возвращаться в Петербург. Тем более что скоро в гимназиях начнутся занятия, и детям лучше все-таки учиться не дома, а в обществе сверстников.

Доктор свернул еще одну папиросу, закурил, разогнал дым рукой.

— Слуги ваши тоже, слава Богу, здоровы. Разве что Симе, чтобы совсем свой врачебный авторитет не уронить, пришлось анисовых капель выписать.

Посмеявшись над мнительностью прислуги, переходили к серьезному.

— А вот отец ваш, Петр Романович, внушает мне, голубушка, самое серьезное беспокойство. Кстати, недавно в «Скальпеле» я вычитал любопытную публикацию относительно перспектив лечения закупорки вен в нижних конечностях на грязях и водах в Швейцарии. Да и Петр Романович, будучи давним подписчиком этого журнала, тоже ее читал… Боюсь, дорогая Анастасия Петровна, что более ничего на сегодняшний день предложить для его лечения не могу-с! А он и слышать не желает ни о каких поездках!

Доктор помолчал, рассматривая тлеющий кончик папиросы.

— Да-с, не могу! — повторил он. — Именно поэтому возвращение вашего семейства в Петербург представляется мне наиболее оптимальным решением. Все-таки столица, Анастасия Петровна! Там и доктора с европейскими именами, светила! Медицина, замечу вам, как и всякая наука, быстрее всего движется в столицах, драгоценная моя Анастасия Петровна!

— Венедикт Сергеевич, мы столько раз уже говорили об этом, право… Я тоскую в Петербурге, тоскую здесь. Я не могу представить себе место, где мне не будет тоскливо, Венедикт Сергеевич, — вздохнула собеседница. — Единственное, что меня привязывает к жизни — это мальчики. И конечно, отец… Но он никуда не поедет, я знаю! Ни в Петербург, ни в Швейцарию вашу. Ему и друзья пишут, зовут.

— Ах да! Чуть не забыл, — спохватился доктор. — В нашем пансионе появился приезжий. Он художник. Целыми днями бродит по окрестностям, ищет натуру… Или пейзажи — простите, я плохо понимаю в этом, Анастасия Петровна! Он передал вам письмо — вот оно…

Нахмурившись, г-жа Соколова взяла запечатанный и ненадписанный конверт, вскрыла, прочла. Собственно, это было не письмо, а короткая записка.

— Не знаю, право… Я никогда не была близко знакома ни с одним художником, но много слышала, что все они пьяницы и сквернословы. Все пачкают своими красками, лезут с разговорами о том, о чем нормальные люди и не говорят-то никогда. — Она возвысила голос: — Папа, слышишь? Какой-то художник, Ковач, просит позволения поработать на натуре на территории нашего поместья! Как ты полагаешь?

Задремавший отец не ответил. Зато доктор, откашлявшись, заступился: