Проект «Акунин». Как это сделано и зачем

Оно-то, впрочем, красиво, да только чужое, нет у автора своих красок. Изъян замечаешь, когда собранный из элементов образ распадается. Созданное по-настоящему производит как раз обратное впечатление: из незначительных мазков, будто бы бессмысленных пунктиров, неожиданных пятен составляется нечто целое, с глубиной и объемом, подобно волнам на картинах Айвазовского. Оно имеет все признаки автономного бытия, в нем губы Никанора Ивановича невозможно приставить к носу Ивана Кузьмича без убийственного членовредительства, а скучающего беллетриста средних лет не заставишь из любопытства сменить сексуальную ориентацию и убить любовника. Но тут уж – каждому свое: Акунину в проекте живые герои не нужны и не удобны, иначе спонтанные перемены в характере озадачат читателя. А нет характеров – нет и перемен, любой персонаж может гаркнуть голосом Жеглова или обратиться Очарованным Странником, даже не сходя с места.

Основными антуражными средствами для сборки романов про Пелагею стали "Соборяне" Лескова, "В лесах" и "На горах" Мельникова-Печерского, "На ножах" и вся проза Лескова. Как всегда широко используются тексты Чехова (не только "Черный монах") и Достоевского (наиболее заметно "Бесы"). Можно сказать, что эти два автора всегда присутствуют на рабочем столе Чхартишвили и на все годятся: оттуда черпаются идеи, описания, прямая речь, сюжетные повороты и связки. Но связки не всегда логичны, идеи лишены корней и сведены до уровня деклараций, почти буквальные цитаты часто распознаются. А с деталями – вообще беда. Вырванные из родного контекста они Акуниным вставляются куда попало. Этим обстоятельством и объясняется гомерическое множество ляпов, уничтожающее пресловутую репутацию "знатока атмосферы эпохи" и "стилиста".

Сам Акунин продолжает настаивать, что использование им чужих текстов и идей – литературная игра и ничего больше. Типа, найди автора записки в "Левиафане". Или десять отличий в тексте про штабс-капитана Рыбникова. И ляпы, дескать – часть той же игры. Ах, вы заметили, что гранаты не той системы? – Молодцы! О, так вы и N-ова читали, узнали абзац? Здорово! Что вы, конечно, я не забыл, что во времена Шекспира не было сигарет "Друг". Но я же с вами играю! Это проверка. Отлично, прекрасная эрудиция, нет слов! Рад, сердечно рад!

Ладно, согласимся, что эта нога, у того, у кого надо, нога, и откроем книжку про Пелпгею. Пропускаем "Митрофания". Но этот владыка еще и мантию носит. А келейники ходят в рясах. Ага, вот еще – иподиакон в "отцы" угодил. Елки, а феликсийцы кто такие? А катавасия как попала в литургию? Преображение – второстепенный праздник? И потому владыка в домовой церкви? А народу столько в ней с какой стати?.. Столько "проверок" на самых первых страницах по одной только церковной теме? Господин автор, хватит уже меня проверять, надоело. Я поняла уже, что монастырь и его обитатели – карикатура, достаточно было "уроков плавания".

Помню, помню – игра. На этот раз она называется "Найди отличия между монастырем и психушкой". Пациент "епископ Митрофаний", например, явно свихнулся на "общечеловеческих ценностях". Небывалый случай для середины девятнадцатого века, но факт. Вот он говорит, что святость, мол, "только у скучных разумом бывает". И что беса никакого нет. А "православный ад то же чистилище и есть" (интересно, как он это себе представляет?). И "монахиня Пелагея", которая плавает, тоже оригиналка большая: рассуждает про "энергетику" и считает, что убийство собаки есть грех больший, чем убийство человека. Я даже не спрашиваю, какой они веры, с нынешним "духовным атеизмом" знакома не хуже автора. Хотя бы подскажите, где они слов таких нахватались?

Не уверена, стоит ли искать литературный первоисточник этих и подобных вставок. Похоже, что как раз такие перлы автор производит самостоятельно, подбирая их непосредственно из "злобы дня". Утром в газете (телевизоре) – вечером в куплете, так сказать.

Разумеется, ни одного "тонкого намека" на окружающую нас действительность мы не пропустили. И Момуса-Мавроди помним, и столичные мероприятия к юбилею Пушкина заметили тоже, и что Литвинов похож на Березовского. Отчего же публике не потрафить, если и самому приятно.

Но там-то, с "монахами" – другое! Боюсь, образ "положительного епископа" для того и понадобился автору, чтобы вкладывать в его уста подобные благоглупости. Вот ведь, мудрый человек! Не в сказки церковные верит на самом деле, хотя и признает их полезность, а мыслит широко и прогрессивно, как и подобает умному и просвещенному человеку.

Откуда следует, что умный и просвещенный человек должен мыслить именно так?

Собственно, из авторской позиции.