Проект «Аве Мария»

Я напечатал на 3D-принтере макет внутреннего устройства «Аве Марии» и отдал его Рокки для изучения. Через час он не только придумал решение, но и смастерил ксенонитовые стойки. Я выхожу за борт и прикрепляю к жукам опоры.

В кои-то веки все идет по плану. Рокки уверяет, что теперь двигатели жуков можно смело включать на полную тягу — корпус выдержит — и я ни секунды в этом не сомневаюсь. Парень сечет в инженерном деле.

Я делаю сложные вычисления в огромном файле в Excel, и где-то наверняка закрадывается ошибка. Я корплю над работой целых шесть часов. И, наконец, объявляю правильный, на мой взгляд, ответ. По крайней мере, так мы приблизимся к «Объекту А» на расстояние видимости. А потом скорректируем вектор тяги.

— Готов? — сидя в пилотском кресле, спрашиваю я Рокки.

— Готов! — доносится из пузыря его голос. Эридианец держит три пульта от жуков наготове.

— Так… «Джона» и «Пола» выводи на 4,5 процента.

— «Джон» и «Пол», 4,5 процента. Принято, — отзывается Рокки.

Конечно, он мог бы смастерить пульты для меня, но так даже лучше. Ведь я вынужден неотрывно всматриваться в экран и следить за векторами тяги. Поэтому тут не обойтись без напарника, который занимался бы исключительно жуками. А кроме того, Рокки бортинженер. Кто лучше него справится с нашими самодельными двигателями?

— «Джон» и «Пол» на ноль. «Ринго» на 1,1 процента, — командую я.

— «Джон» и «Пол» ноль, «Ринго» 1,1, — вторит Рокки.

Мы несколько раз корректируем векторы тяги, чтобы повернуть корабль в выбранном мной направлении. И, наконец, встаем на верный, с моей точки зрения, курс.

— Ну, будь что будет! Полный вперед! — восклицаю я.

— «Джон», «Пол», «Ринго» 100 процентов! — откликается Рокки.

Корабль резко дергается вперед, и меня вдавливает в кресло. Пока мы разгоняемся по прямой (наверное) в сторону «Объекта А» (надеюсь), появляется гравитация в 1,5 g.

— Поддерживай тягу в течение трех часов, — объявляю я.

— Три часа. Я слежу за двигателями. А ты отдыхай.

— Спасибо, но отдыхать пока рановато. Мне надо спешить, пока есть гравитация.

— Я останусь тут. Потом расскажи, как пройдет эксперимент.

— Обязательно.

Нас ждет одиннадцатидневный полет. Мы израсходуем около четверти всего имеющегося топлива (если считать «Джорджа», который с полным баком астрофагов стоит на лабораторном столе). Оставшийся объем топлива позволит нам исправить даже самые идиотские ошибки, которые я мог допустить при расчете траектории полета.

Через три часа мы выйдем на крейсерскую скорость, а затем почти все одиннадцать дней полетим с выключенным двигателем. Не хочу возиться с раскручиванием и торможением центрифуги. Это, конечно, выполнимо — недавно Рокки успешно остановил вращение. Однако процесс был крайне деликатный, иногда приходилось полагаться на интуицию, а порой вращение грозило стать неуправляемым. Или еще хуже — могли бы запутаться кабели.

Итак, в ближайшие три часа придется работать при 1,5 g. А потом на некоторое время настанет невесомость. Пора в лабораторию!

Спускаюсь по лестнице. Рука болит, но уже меньше. Бинты я менял каждый день. Точнее, это делал медицинский чудо-автомат доктора Ламай. На месте ожога наверняка образовались жуткие рубцы. Теперь до конца жизни ходить мне с изуродованным плечом и рукой. К счастью, более глубокие слои кожи не пострадали, иначе я бы умер от гангрены. Или автомат доктора Ламай отрезал бы мне руку, пока я отвлекся.

Давненько я не имел дела с 1,5 g. Ноги начинают побаливать, но я уже не обращаю внимания на такие мелочи. Подхожу к центральному столу, где продолжается эксперимент с таумебами. Все предметы надежно прикреплены к столешнице. На случай непредвиденных кульбитов во время набора скорости. Вы только не подумайте, будто у меня мало таумеб. Теперь их вагон и маленькая тележка в топливных баках!

Сначала проверяю эксперимент с имитацией условий Венеры. Охлаждающий механизм тихонько урчит, поддерживая в вакуумной камере температуру верхних слоев венерианской атмосферы. Изначально я планировал размножать таумеб в течение часа, но потом вырубился свет, и стало не до того. В результате прошло четыре дня. По идее у ребят было полно времени, чтобы заняться делом.

Я судорожно сглатываю. Вот он, момент истины. На стеклышке в камере был слой астрофагов в одну клетку толщиной. Если таумебы живы и закусывают астрофагами, то стекло должно пропускать свет. Чем больше я увижу света, тем меньше осталось живых астрофагов. Делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, и смотрю на стеклышко. Угольно-черное.

У меня сбивается дыхание. Я выуживаю из кармана фонарик и подсвечиваю стекло с обратной стороны. Луч не проходит вообще. Сердце екает.

Перехожу к эксперименту, где таумебы помещены в условия Терции. Смотрю на предметное стекло. Результат тот же самый: оно черное. Таумебы не выживают в окружающей среде Венеры и Терции. Или, как минимум, перестают есть.