Проект «Аве Мария»

— Вроде того. Температура астрофагов составляет 96,415 градуса Цельсия.

— Довольно горячо, да?

— Ага. Почти точка кипения воды, — ответил я. — Для любого земного организма это сулило бы верную смерть. Но для частиц, не боящихся солнечного жара, кто знает?

— И что вас так удивило?

— Я не могу ни нагреть их, ни остудить. — Я указал на вытяжной шкаф. — Я поместил несколько астрофагов в ледяную воду и оставил там на час. Когда я их извлек, температура частиц не изменилась: 96,415 градуса Цельсия. Затем я поместил другую группу в лабораторную печь, раскаленную до тысячи градусов. И снова температура вынутых из печи образцов оказалась 96,415 градуса.

— Может, у них отличная термоизоляция? — Стратт расхаживала по наблюдательной комнате вдоль стекла.

— Я думал об этом. И провел еще один эксперимент: поместил несколько астрофагов в очень маленькую каплю воды. Через несколько часов температура капли составляла 96,415 градуса. Астрофаги нагрели воду, то есть из них может исходить тепловая энергия.

— И какой из этого следует вывод?

Я хотел было почесать в затылке, но мне помешал защитный костюм.

— Ну, мы знаем, что частицы способны накапливать огромное количество энергии. Полагаю, она необходима для поддержания температуры их тела. Примерно, как у нас с вами.

— Теплокровные микроорганизмы? — предположила она.

— Похоже на то, — пожал плечами я. — Кстати, сколько мне еще оставаться единственным, кто с ними работает?

— Пока вы не раскроете все их сюрпризы.

— Одинокий исследователь в единственной лаборатории? Наука так не работает, — стал спорить я. — Нужно, чтобы над этим трудились тысячи людей по всему миру!

— В своих размышлениях вы не одиноки, — уверила меня она. — Мне сегодня звонили главы трех государств.

— Так разрешите другим ученым присоединиться!

— Нет.

— Почему нет?

Она на мгновение отвела взгляд, а затем снова посмотрела на меня через окно.

— Астрофаг — это инопланетный микроб. А если он способен заражать людей? А если он смертелен? А если защитный костюм и неопреновые перчатки для него не препятствие?

— Одну минуточку! — Я задохнулся от возмущения. — То есть я подопытный кролик?! Ясно: я подопытный кролик!

— Вы все неправильно поняли, — возразила Стратт.

Я молча смотрел на нее. Она на меня. А я на нее.

— Ладно! Вы все правильно поняли, — наконец, призналась Стратт.

— Черт возьми! — вырвалось у меня. — Не круто.

— Только не надо драматизировать. Я всего лишь пытаюсь подстраховаться. Представьте, что бы случилось, если бы я разослала образцы астрофагов самым гениальным умам человечества и эти частицы убили бы их всех? В один миг мы бы потеряли людей, в которых больше всего сейчас нуждаемся. Я не могу так рисковать.

— Это вам не дешевое кино, Стратт! — нахмурился я. — Патогены эволюционируют медленно, дабы атаковать особые органы-мишени. Астрофаги никогда не были на планете Земля. И они никак не способны «заразить» людей. Кроме того, прошло уже два дня, а я все еще жив. Так разошлите образцы настоящим ученым!

— Вы и есть настоящий ученый. И вы продвигаетесь быстрее, чем кто бы то ни было в целом мире. Не вижу смысла подвергать опасности остальных, если вы прекрасно справляетесь в одиночку.

— Вы шутите?! — возмутился я. — Пара сотен умов сумела бы продвинуться гораздо дальше…

— Кроме того, у большинства смертельных заболеваний инкубационный период составляет как минимум трое суток.

— Ах, вот оно что.

Стратт вернулась к столу и взяла планшет.

— Остальной мир получит доступ к образцам позже. А пока только вы. И выясните хотя бы, из чего, черт возьми, сделаны эти штуки. А потом мы обсудим передачу образцов другим ученым.

Она снова уставилась в планшет. Разговор был окончен. И в завершение, как сказали бы мои ученики, меня «опустили ниже плинтуса». Что бы я ни делал, состав чертовых частиц по-прежнему оставался для меня загадкой. Я облучал их, используя самые разные длины волн спектрального диапазона, но сквозь астрофагов не проходило ничего: ни видимый свет, ни инфракрасные волны, ни ультрафиолет, ни рентгеновские лучи, ни микроволны… Я даже поместил несколько частиц в особый бокс и подверг их гамма-излучению, испускаемому цезием-137 (в лаборатории имелось буквально все). Эксперимент с цезием я окрестил «тестом Брюса Баннера[30]». По-моему, удачное название. Но даже гамма-лучи не сумели проникнуть сквозь маленьких паршивцев! Все равно, что стрелять из пятидесятого калибра в листок бумаги и видеть, как пуля отскакивает обратно. Это не укладывалось в голове!

Я уныло поплелся обратно к микроскопу. Крохотные черные точки по-прежнему оставались на предметном стекле, как и несколько часов тому назад. Моя контрольная группа[31]. Их я не подвергал различному облучению. «Может, зря я так заморачиваюсь», — пробормотал я себе под нос.

Я порылся в ящиках, пока не нашел то, что нужно: наношприцы. Дорогостоящие и редкие инструменты, но в лаборатории имелись даже они. В принципе, наношприц — это микромикроиголочка. Достаточно маленькая и острая, чтобы протыкать микроорганизмы. Такими крошками можно выудить из живой клетки митохондрию[32].