Проект «Джейн Остен»

Осмотревшись, я обнаружила, что нахожусь здесь не одна. В дальнем конце дворика, склонившись над какими-то надгробиями, с виду более старыми, чем все остальные, стоял темноволосый мужчина с поджарой фигурой, напомнившей мне о Лиаме. Такое происходило со мной уже не первую неделю. В Нью-Йорке ему взяться было неоткуда, но на многолюдных платформах метро на Манхэттене, в забегаловках с димсамами в Чайна-тауне, в опере я мельком замечала руку, похожую на его, знакомую походку, взгляд голубых глаз и на протяжении секунды-другой думала, что вижу Лиама — воплощение моей неспособности забыть, моих угрызений совести из-за того, что не простилась. Он вполне мог встретиться мне и в церковном дворике в Летерхеде — почему нет? Уж скорее здесь, чем на «Риголетто».

Я пригляделась и, когда мужчина обернулся и подошел ближе, поняла, что это действительно Лиам — и он идет по тропинке в мою сторону. Катастрофа! Я съежилась под тисом, но без толку — дворик был слишком мал и открыт.

— Привет! — сказала я, вышла из своего укрытия и встала у него на пути. — Вот это сюрприз! Мне сказали, что ты побывал в Чотоне, — а теперь ты здесь?

Вытаращив глаза, он застыл примерно в трех футах от меня. Ошеломление, написанное на его лице, могло бы показаться мне забавным, если бы я была в соответствующем настроении. Но стоило мне только об этом подумать, как оно исчезло: его черты разгладились, лицо стало равнодушно-доброжелательным — лицом человека, привыкшего к чужому вниманию.

— Рейчел, — произнес он спокойно и вежливо и, шагнув вперед, с опаской пожал мне руку. — Что привело тебя в Летерхед?

Но я не нашла в себе сил ответить, растерявшись от прикосновения его сильной прохладной ладони, его пальцев, которым был знаком каждый дюйм моего тела. В смятении я выпустила его руку и наконец сумела выдавить:

— О, знаешь, просто захотелось прогуляться по достопримечательностям перед возвращением в институт.

Его физическое присутствие после всех тех видеороликов настолько выбило меня из колеи, что я не могла отвести от него взгляда. Одет он был непримечательно, во все черное, волосы — той же длины, как и в тот день, когда мы прибыли в 1815 год. Глаза у него выглядели ярче, чем мне помнилось, и грустнее. Меня всегда интересовало, откуда взялся маленький шрам рядом с его левым глазом, но я так и не удосужилась об этом спросить и сейчас, заметив его, почувствовала укол сожаления.

— А тебя?

Лиам потупился, отвел взгляд, ничего не ответил.

— Ты планируешь остаться в институте? — после долгой паузы спросила я. — Я вот не уверена, захочу ли еще отправиться в прошлое, но решила не исключать такую возможность. — Он молчал, а я боролась с желанием приблизиться к нему, снова взять его за руку, спрятать голову у него на груди. — Так что насчет тебя? Ты-то вряд ли останешься? В этой версии у тебя карьера ого-го — просто фантастика. — Его безмолвие вынуждало меня заполнять тишину пустой болтовней. — Ты ведь пишешь книгу о жизни в прошлом? У меня сложилось такое впечатление, когда я смотрела твое интервью. — Наверное, зря я призналась, что слежу за его деятельностью.

— Нет.

Повисла еще одна пауза — я залюбовалась его широкими плечами и изящными изгибами уха, которое видела. С отчаянием в голосе я спросила:

— Тебе понравились новые романы Джейн Остен? Ну и сюрприз к нашему возвращению — целых семнадцать! С ума сойти, да?

Он так и не поднял взгляд.

— Да уж.

И опять тишина. Вот, значит, как все это закончится: не драмой и взаимными упреками, а неловкой сценой. Я собралась было сказать, что встреча с ним — приятная неожиданность, и сбежать, но тут Лиам посмотрел на меня.

— Это похоже на мысленный эксперимент. От чего вы готовы отказаться ради еще семнадцати романов Джейн Остен? Готовы ли вы отказаться от собственной жизни?

У меня волосы на загривке встали дыбом. Ну почему у него такой голос — такой низкий и с хрипотцой, такой мелодичный?

— Поздновато для таких вопросов. Мы уже отказались.

— Да, отказались. — Лиам не сводил с меня взгляда — уверенного, хладнокровного.

— Но у тебя здесь, кажется, отличная жизнь. — Я обрела дар речи — его слова развеяли наваждение. — Я так рада за тебя. Все, чего ты хотел, да? — Я изо всех сил изображала радость.

— О да, все.

Его тон озадачил меня: он что, иронизирует?

— Это замечательно.

— Ты так думаешь? — На миг мне почудилось, что он и впрямь удивился моей нейтральной ремарке, но потом я все же поняла, что это сарказм. — Ты бы так это назвала?

— Ну, я не очень-то понимаю, на что тебе жаловаться.

— И в самом деле. — Лиам сердито воззрился на меня, и я вдруг поняла, что говорю с ним так, будто ничего не изменилось, — но он-то теперь знаменитый и уважаемый человек. Возможно, я веду себя без должного благоговения, возможно, трачу его ценное время впустую. — Ты, значит, думаешь, что мне не на что жаловаться, ясно.

— Не понимаю, как то, что думаю я, влияет…