Проект «Джейн Остен»

— Представляете, Уильям Финекен тоже был здесь — всего пару дней назад! Сказал, что обои в малой гостиной совсем не те.

— Жаль, что я с ним разминулась, — выдохнула я, радуясь, что увернулась от опасности.

Но откладывать момент встречи и дальше вряд ли выйдет: велики шансы, что я увижу Лиама, когда вернусь в институт. Я надеялась лишь на то, что он к тому моменту уволится, сочтя свою нынешнюю жизнь куда более интересной, чем перемещения во времени. А может, он пройдет коррекцию — тогда все у нас будет в порядке. Или, может, ее пройду я.

— Как вам с ним работалось? — спросила консьержка.

— Прекра-асно, — с преувеличенно американским акцентом ответила я. — Просто прекрасно.

Побродив два дня по Чотону, который сохранился, как жук в янтаре, я испытала болезненное удовлетворение сродни тому, какое испытывала, сковырнув болячку или пересмотрев видеоролик с Лиамом. Вымотавшись — но иначе, чем в Лондоне, — я приняла импульсивное решение съездить в Летерхед. Но, едва сойдя с поезда, пожалела об этом.

«Лебедь», обставленный скорее в псевдовикторианском духе, чем в стиле эпохи Регентства, по-прежнему был в деле. Я сняла комнату, надеясь, что к этому веку они уже решили проблему со вшами, и вышла прогуляться, надеясь отыскать поле, где находился наш портал. Но парковка и автотрасса дезориентировали меня; уткнувшись в забор, который служил границей поля для гольфа, я развернулась и зашагала обратно в город.

Вернувшись, я осознала свою ошибку. Делать в Летерхеде мне было нечего, ибо тот, в отличие от Чотона, не зарабатывал на собственной истории, и строения его являли собой настолько хаотичную смесь разных эпох и стилей, что я задумалась, не случилось ли здесь чего ужасного. Может быть, городу досталось во время «Блица»? Но я вспомнила, что здесь не было ни «Блица», ни Гитлера. Просто плохая городская планировка. Я дважды прошлась по невзрачной торговой улице, так и не разобравшись, в каком из домов останавливалась в 1816 году и уцелел ли он вообще, а затем застыла на перекрестке и тупо уставилась в меню на витрине перуанско-персидского ресторана — на меня в конце концов снизошло то, мыслей о чем я старательно избегала: я нигде не найду утешения, пока веду себя так, как веду.

Прошлое осталось в прошлом. Джейн, моя мама, мой мир, моя жизнь в моем мире, моя жизнь с Лиамом в девятнадцатом веке, сам Лиам. Все это уже случилось, ничто из этого не случится снова. Мне нужно было найти смысл в жизни, в которой всего этого не существовало.

Я развернулась и пошла обратно в «Лебедь», только теперь уродливость городского пейзажа утешала меня, архитектурный раздрай вторил тому, что царил в моем собственном заплутавшем сердце. Разве не являем собой нечто подобное все мы, таская за собой ни с чем не сочетающиеся обрывки прошлого, не до конца переписанные версии самих себя, храня надежду, что однажды наведем в своей жизни порядок и все расставим по местам?

Но так не бывает. И что же делать?

Я не религиозна, однако в тот миг почувствовала, будто стою в центре штиля, ощутила взаимосвязь всего на свете. Все будет хорошо, подумала я, как-нибудь все наладится. Я шла, разглядывая солнце, деревья, разные здания, редких прохожих, и мне казалось, будто трагическую заурядность повседневности окутала божественная дымка.

На этой улице обнаружилась церковь — старая, ничего особенного, интересная разве что с точки зрения невысоких эстетических стандартов Летерхеда. Бог везде, решила я, даже если ты — еврейка-атеистка, поэтому, поддавшись импульсу, толкнула тяжелую деревянную дверь, прошла сквозь притвор, где стояло безмолвие, и оказалась в сумраке, обрамленном витражными окнами. Я не была в церкви с 1816 года, и меня ошеломил знакомый запах старого дерева и затхлости — запах воскресений в Чотоне. На меня нахлынули воспоминания — такое количество чувств, образов и людей из далекого прошлого, что в глазах защипало от слез и я чуть не выбежала вон из церкви. Но тут в поле зрения попала открытая боковая дверь — прямоугольник зелени и солнечного света. Уж лучше расплакаться в церковном дворике, чем посреди улицы, подумала я и торопливо зашагала туда.

Под лучами слабенького английского солнца и сенью древнего тиса, в окружении покосившихся надгробий и разросшейся травы я сделала глубокий вдох и снова ощутила умиротворение. Я принялась читать случайные имена, даты и эпитафии, и острое желание поплакать отступило. Что было, то прошло; наш долг — понять, как с этим жить. Стоит ли мне пройти коррекцию? Забыть Джейн, Лиама, 1815 год? Впервые я подумала об этом всерьез, не испытывая от этой мысли ужаса.