— Я решил, что они были недовольны присутствием чужаков в такой момент. Но мысль интересная. — Повисла пауза, мы окинули взглядами парк: под хмурым серым небом мертвые листья кружились над голой землей, и лишь несколько бесстрашных всадников ехали куда-то по делам. — Что же такого Джейн ей рассказала, раз Кассандра пришла в такое неприятие?
— А может, «неприятие» — это ее обычное состояние.
— Но нам ведь нужно обаять Кассандру. Без нее никак: письма-то у нее.
В тот самый миг я увидела их — и рукопись — в новом свете: они были не только плодом размышлений и вневременного гения Джейн Остен, но и физическими артефактами, объемными и увесистыми. Где Кассандра хранила письма — в запертом ящике письменного стола? В денежном ящике под кроватью? В георгианскую эпоху под замком держали многое: не одни лишь деньги и столовое серебро считались достойными охранения ценностями, но даже чай и сахар, — и работа с отмычками была одним из навыков, которым нас обучили во время подготовки к миссии.
Я поежилась. Лиам продолжал:
— И все то, что сработало с Генри и Джейн: в его случае деньги, в ее, полагаю, некий шарм, или, скажем, наша экзотичность, — не сработает с Кассандрой. Напротив, кажется, все это вызывает у нее отторжение.
— Значит, тебе нужно выяснить, что ей по вкусу. Ты здесь должен выступить в роли Генри Кроуфорда, обработать сразу двух сестер.
Генри Кроуфорд, хитроумный и обворожительный злодей из «Мэнсфилд-парка», — одно из самых противоречивых созданий Остен; читая книгу, чувствуешь, что он вполне мог бы оказаться положительным персонажем, что она писала роман, так до конца и не определившись, каков он на самом деле.
Лиам бросил на меня взгляд искоса — его голубые глаза аж вспыхнули.
— Таков я в твоих глазах? Хладнокровный циник?
— Я этого не говорила! Он ведь тоже был по актерской части, если помнишь.
— Помню.
Мы оба затихли, и безмолвие тянулось так долго, что я начала переживать, не обидела ли его: разобраться в нем было непросто.
— Что тебя так удивило? — наконец сказала я. — Мы ведь с тобой чем-то похожи на Генри и Мэри Кроуфордов, согласись? Ворвались в их жизнь со всеми своими деньгами и чужеземными повадками, навели шороху? Пытаемся обольстить их? Конечно, из благородных соображений.
Лиам уставился на меня долгим удивленным взглядом.
— Нет, такое не приходило мне в голову.
— Я всегда считала, — начала я, — что если в какой-то из работ Джейн Остен и запрятана ее личность, так это в «Мэнсфилд-парке». В том двуединстве Фанни и Мэри. Ответственная и скромная или хитрая и беспринципная — такое чувство, будто борьба между этими ипостасями происходит в ней самой.
— А теперь, после знакомства с ней, ты как считаешь?
— А теперь я еще больше запуталась.
Снова воцарилась тишина, на сей раз уже без неловкости.
— Нам нужно перетянуть Кассандру на нашу сторону, — в конце концов сказала я. Теперь это не казалось невозможным — мы уже преодолели столько трудностей. — Думаю, я уже немного нравлюсь Джейн. А уж ты ей нравишься совершенно точно.
Это было правдой, признавать которую мне не очень-то хотелось. Я вспомнила тот полный доверия взгляд, который она обратила на Лиама, когда объясняла ситуацию с присутствием доктора Бейли; они так смотрели друг на друга, будто меня вообще не было в комнате. Возможно, биографы не догадывались, с кем (помимо мистера Хейдена) она кокетничала, как раз потому, что письма за тот период времени попросту исчезли. Возможно, в тех самых письмах говорится о некоем докторе Рейвенсвуде и его добросовестной заботе о занедужившем Генри.
— Ты правда так думаешь?
В его вопросе прозвучало настолько искреннее сомнение, что я не выдержала и расхохоталась. В кои-то веки не опасаясь быть застуканной за не подобающим для леди поведением, я запрокинула голову и взревела от смеха. Избавляться от напряжения так приятно, что я не могла успокоиться: за одним взрывом хохота следовал другой. Я хрюкала и задыхалась, меня всю перекосило, живот уже ныл, и Лиам, который поначалу смотрел на все это с неодобрением, в конце концов тоже захохотал.
Глава 8
Нас торопливо провели в гостиную Генри, где мы застали Джейн в компании еще одного, пока незнакомого нам брата: это был Эдвард, ныне носивший фамилию Найт, поскольку унаследовать состояние богатых бездетных родственников, усыновивших его, он мог, лишь взяв их имя. Меня всегда увлекала эта история: мальчик, которого забрали у родителей и наделили титулом, как Фрэнка Черчилла из «Эммы», — интересно, какие чувства испытывали на этот счет его братья и сестры? Радовались ли, что он обрел такой солидный статус, или завидовали, что выбрали не их? Тосковали ли по нему, когда он уехал? Тосковал ли он по ним?
После того,