– Вы невнимательно меня слушали, детектив. Я сказал, что мантикоры чувствительны к теплу, именно поэтому мы и храним их в холодильнике. При нулевых и отрицательных температурах они впадают в анабиоз, как обычные лягушки. В таком состоянии все процессы внутри них замедляются, и не происходит выделения кислоты. Это крайне сложная задачка, активировать их таким образом, чтобы производство кислоты завершилось одновременно с обработкой детали, иначе у нас просто не получится пересадить их обратно в морозильные сосуды. Тут ещё слишком много непонятного, потребуется большое количество точных расчётов, пока мы располагаем только примерными зависимостями, и иногда это может приводить к производственным казусам… – Скуратович выставил вперёд ладонь левой руки, и Генрик разглядел кусок оплавленной кожи. Это было не сравнимо с травмами, полученными Антуаном, но единство их происхождения не вызывало сомнений.
За последние сутки Генрик достаточно насмотрела на сожжённую плоть, его тянуло поскорее отвести глаза, а на языке уже вертелся следующий вопрос:
– Вы уже дважды упомянули активный период. Боясь, я не в состоянии понять, что вы под ним подразумеваете. – Детективу казалось, что он потеет не столько от духоты профессорского кабинета, сколько от умственного напряжения.
– А вот это обстоятельство было подмечено моим внуком. – Скуратович гордо приосанился и стрельнул глазами на газетную вырезку, изображавшую молодого человека в скафандре. – Как и прочим организмам, мантикорам надобно питаться, но не совсем обычным образом. На «Аргонавте» они использовали винтики и прочую железную мелочёвку, мы путём последовательных приближений сошлись на стружке. Производство оставляет после себя огромное количество отходов, в том числе и стружки. Конечно, её можно прессовать и пускать на переплавку, но от этого страдает качество, а здесь мы имеем возможность оставшуюся стружку скармливать мантикорам, а они её перерабатывают в свою кислоту. Они потребляют металл, чтобы уничтожать металл.
– То есть Антуан пытался покормить мантикору? – Эрза не думал, что всё же способен удивляться, но профессор вынуждал его заходить всё дальше и дальше в дебри поразительного.
– Этим? – Внезапно профессор хохотнул, и звук этот прозвучал совершенно неуместно. – Возможно, он тайком слышал какие-нибудь наши разговоры, и вполне точно он ни черта не понимал в них, иначе не рискнул бы кормить этим мантикору. – Профессор презрительно щёлкнул ногтём по баночке.
Генрик посчитал себя обязанным спросить:
– А почему?
– Да потому что мы используем сливную стружку, – Скуратович поднял баночку и поднёс поближе к лицу детектива, – а это элементная! Присмотритесь внимательнее, и вы заметите, что металлический виток состоит как бы из отдельных лоскутов, частичек. Это происходит при одновременном увеличении толщины среза и уменьшении скорости резания. Здесь совершенно иная стружка…
Естественно, детектив не видел никакой разницы. Он подозревал, что стружка может оказаться веской уликой, что она обязана иметь отношение к смерти Сапожина, и последнее заявление профессора в должной мере объясняло её принадлежность к делу, но шло вразрез со всеми представлениями Генрика. Вчера он жаждал найти ответы на вопросы, сегодня – получил желаемое и не знал, как его интерпретировать. Создавалось впечатление, что получившаяся разгадка намного страннее исходной загадки.
Эрза беспомощно сполз по стулу, не обращая внимания на задравшийся свитер. На глаза ему попался детский рисунок улитки, заигравший новыми красками и заставившийся задуматься над тем, а точно ли улитку собирался изобразить автор.
Профессор прокашлялся: