Проект «Платон»

— И это тоже, — сказала она. — Но только этого у многих хватает. Возвращаясь к моей обеспокоенности всем тем, что беспокоит моего, — Людмила произнесла следующие слова с подчёркнутым значением: — любимого человека. — И она снова посмотрела Антону прямо в глаза. Не надо было быть гением, каковым он себя полагал, чтобы понять, что она говорит правду. — Я прочитала не только сетевые форумы и популярные статейки, а ряд серьёзных научных работ об обсессивно-компульсивном расстройстве, и позволила себе прийти к выводу, что у Марины нет никакой блокировки мозга. Возможно, у неё нет мозга, — позволила она себе пошутить довольно зло, впрочем, с совсем не злым лицом, а тон её был скорее снисходительным, каким он бывает у взрослых, когда они говорят о нашкодившем малыше. — Но блокировки мозга у неё точно нет. Хотя она очень старалась демонстрировать тревожность, создавая видимость «ощущения ошибки», невозможность движения вперёд. Но у Марины не была активирована нижняя часть лобной коры. Вообще. Да, конечно, мы сделали сканирование мозга. — Людмила снова отвесила лёгкие поклоны Ивану и Антону, мимикой выражавшим почтение услышанному. — Я, повторюсь, была в достаточной степени обеспокоена судьбой Марины. Вдруг девочка действительно больна, и активация поясной извилины зависла на стакане виски в пабе, и Маринка опрокидывает и опрокидывает стакан за стаканом, потому что кора никак не может подать нужный сигнал к дальнейшему, не может завершить текущее. Вдруг действительно одна мысль у неё никак не перейдёт к другой, потому что хвостатое ядро стало слишком вязким? — она глянула на изумлённых товарищей. — Я верно употребляю терминологию?

— Более чем, — констатировал Иван.

— Ни одна из этих трёх областей: ни нижняя часть лобной доли коры головного мозга, ни поясная извилина, ни хвостатое ядро — у Марины не характеризовались повышенной активностью. Соответственно — не были блокированы. Соответственно…

— Марина — всего лишь врушка и фантазёрка, — заключил Иван.

— Да. К тому же она постоянно прокалывалась в выдумываемых ею ритуалах. Начиная с того, что при ОКР нельзя менять ритуалы, как штаны. И, тем не менее, именно я вышла на клинику господина Васильева, куда довольно непросто попасть. Не говоря уже о материальных аспектах пребывания в оной.

— А где сейчас Марина? — Иван решил вернуться к главной цели визита.

— Понятия не имею. Курит травку на Бали? Делает селфи на фоне плато ацтеков в Мексике? Иногда ей внезапно наскучивают брендовые тряпки, и она бросается в ретриты, коучинги, и понятия не имею, в какую ещё чушь.

— И это нисколько вас не тревожит?

— Уже нет! — Отрезала Людмила. — Это не тревожит ни её отца, ни даже меня.

— Даже? — удивился Антон.

— Даже, — кивнула Людмила. — Хотя меня это тревожило на несколько лет дольше её отца.

— Но почему?! — Воскликнул Иван. — Она же его дочь!

Людмила вздохнула и грустно усмехнулась. И в этом не было ничего злорадного, ни капли язвительного или, прости господи, торжествующего женского. Это была очищенная материнская печаль. Даже Антон чуть было ни раскрыл рот. А Иван подумал, что будь Людмила Марине родной матерью — эта материнская печаль была бы неизбывной. В случае мачехи, а точнее — старшей подруги, — эта печаль была уже списанной в архив.

— У мужчин есть то, что называется пределом. Даже у отцов, — она мельком хулигански глянула на Антона, но интонации её были всё так же глубоки. — Только усилия и любовь матери беспредельны. Бессмысленно беспредельны.

— Мы не знаем, — вдруг тихо и чуть сдавленно сказал Антон. Совсем нехарактерно для него.

— В смысле мы. Мы двое, — расшифровал Иван для немного удивлённой Людмилы. — Мы выросли в детском доме.

— То есть у вас с самого начала не было матерей.

— Да, у нас с самого начала не было матери.

— Матерей! — Сочла нужным зачем-то уточнить Марина.

— Ну, матерей. Какая разница?

— Между вами, Иван и Антон, — она перевела взгляд с одного на другого, произнося их имена, — есть разница. Хотя у меня создаётся странное впечатление, что вы отождествляете себя. Друг с другом. Но вы — не тождественны. Потому отождествление неуместно.

— Всего лишь слова. Мы выросли в одном детском доме, так что в дороге подштанники — и те пополам! — Насмешливо сказал Антон, но Марина не улыбнулась, продолжая переводить взгляд с одного на другого.

Иван решил сменить тему, чтобы разрядить вдруг загустевшую атмосферу:

— Вы, видимо, начали карьеру довольно рано, раз к двадцати пяти годам уже довольно крепко стояли на ногах. У Марины мать умерла, когда девочке было уже восемнадцать. В неё было кому беспредельно и неизбывно верить, как минимум до этого вполне достаточного для зрелости воли возраста. К восемнадцати личность уже формируется. А у некоторых — уже и успевает деформироваться.

Пока Иван говорил, Марина неотрывно смотрела на Антона. Что-то её заинтересовало. Она хотела что-то сказать, но очевидно в последний момент передумала. Лишь махнула рукой, и, обратившись к Ивану, сказала спокойным ровным тоном: