Проект "Стокгольмский синдром"

— Собирайтесь, — указывает на кровать, где лежит сменная одежда. — Если, все, что вы тут говорите — правда, то ваш муж найдет вас. — Его слова ударяют меня по лицу, отрезвляя. В это мгновение почувствовала такую боль в сердце от душевной раны, что, встав, ноги тут же подкосились и я падаю на пол, опять заливаясь слезами. За что? За что я прохожу через все круги ада? Где мой муж? Где отец? И вот уже несколько месяцев сама Каролина не посещает меня. От безысходности снова поднимаюсь на ноги, а в голове пролетают сотни мыслей и вопросов, которые за долгое отсутствие матери успела подготовить.

— Как мой муж будет меня искать, если я уверена в том, что ему не позволяют найти меня, — говорю скорее сама себе, но молодой человек пожимает плечами.

— Тогда, — вздыхает он, — вы останетесь здесь на долгий срок. Потому что доктора верят не вам, а вашей матери.

Вот она натуральная истина моего существования. Казалось бы, родные люди должны защищать своих, тем более ребенка — родную кровь, которую создала любовь двух любящих друг друга людей. Но все обернулось ужасом, и нет никакой связи в материнской любви к своему ребенку. Не я должна сейчас сидеть в этой клетке, а моя мать. Не я должна выполнять её прихоти, изнуряя меня последним исполнением роли лебеди — а она. Я сопротивлялась, замыкалась и просто подолгу сидела посередине зала, но потом, сама начала танцевать, хоть как-то зазнообразив свой день сурка.

— Не останусь, — отвечаю, обретая в голосе твердость, что вспыхнула из-за злости, которую испытываю к Каролине. Парень вышел из моей камеры, оставляя одну с этими словами, что эхом повисли в воздухе. Снимаю с себя всю одежду, и случайно провожу рукой по низу живота, где когда-то носила малыша. Воспоминания вновь обрушиваются лавиной, как вихрь одолевают своей болью, а демоны внутри только рады такому истязанию. Надеялась до последнего, что ошибаюсь в своих ощущениях, только все напрасно, будто этого тоже не происходило со мной. Надеваю белье, а потом и форму: свободные штаны и рубашку белой расцветки. Вся психиатрическая клиника была абсолютно белой, что только еще сильнее давило на окружающих. — Я готова, — крикнула, чтобы парень мог войти. Окинув меня своим полубезжизненным взглядом, попросил идти впереди него и без глупостей, я лишь кивнула.

Коридор был длинным и узким, но я запомнила каждый его уголок, каждую камеру и кто в ней сидел. Например, сейчас мы проходим мимо Ларисы — моей дублерши. Поверить не могла своим глазам, когда впервые увидела ее, спустя пару месяцев пребывания тут.

— Оля, — выкрикивает она, глядя в узкое окошечко, и так каждое утро. — Прости меня, слышишь? Прости!

Не смотрю на девушку, потому что сил моих нет, повторять, что мы обе стали заложниками своих жизней. Возвращаясь в тот знаменательный для меня вечер, когда выступление стало бы для меня заключительным в карьере, я так надеялась, что Лёня успеет на него, и поймёт, что со мной происходит что-то неладное. Как будто была лишена своей души, а тело продолжало механические движения, выученные до безупречного результата. Мысленно переношусь в тот вечер.

— Смотри, не споткнись, — Лариса проходит мимо меня и толкает в спину, намеренно задевая, в эту секунду ощущаю колющую боль в пояснице, будто меня ужалила пчела. Тогда я мало обратила на это внимания, а теперь понимаю, что девушка каким-то образом умудрилась уколоть меня сильнодействующим снотворным, чтобы воплотить весь замысел моей матери. Что она пообещала девушке, этого мне до сих пор не ясно. Но Лариса здесь, в клетке, как и я, вот такая настигла девушку участь и оплата Каролины. Выступление — финал, волнительный момент в моей жизни, все родные присутствуют, и не хотелось упасть лицом в грязь перед огромной аудиторией, желающей вкусить прекрасное в моем исполнении лебеди. Авраам так сильно разнервничался, хотя отец редко когда проявлял подобного рода эмоцию — всегда сдержанный и твердый в намерениях.

— Не подведи меня, — шепчет на ухо, стоя рядом со мной перед выходом на сцену. Вот-вот поднимется тяжелая занавесь, и начнется наше трудоемкое выполнение работы. — Я буду в первом ряду с вашими друзьями и родителями Леонида, — при упоминании теперь наших родственников, я искоса поглядываю на отца, пытаясь вычислить, знает ли он о маме. Где она бесконечно пропадает и с кем. Папа прокашлялся, привлекая к себе внимание. — Ты слышишь, что я только что у тебя спросил?

— Прости, — тут же извиняюсь, так или иначе, но я упустила из виду начавшееся помутнение перед глазами. — Можешь повторить, — прошу папу, а у самой в горле появляется сухость.

— Соберись, Оля, — приказывает мне, и пристально следит за лицом, я же уворачиваюсь. — С тобой все хорошо? Ты побледнела? — Теперь Авраам повернулся ко мне, беря за плечи. — Знаю, это все нервное, но ты справишься, — ищет мой взгляд своими глазами, — не волнуйся, иначе прекрасная лебедь не будет убедительна перед публикой. Не заставляй пожалеть людей о потраченном времени и деньгах.

— Хорошо, — еле языком шевелю, а для убедительности киваю.