Проект "Стокгольмский синдром"

— Леонид, я приказываю — сядь! — теперь вступился Авраам, чем удивил. Вопросительно взглянув на него, ждал продолжения. — Штаб — это я, а значит, ты под моим командованием. Ясно!? — пусть голос спокоен, но я чувствую нарастающее напряжение. Мы все замолчали, а потом меня вдруг пробирает смех, и я им заливаюсь так, как никогда прежде не высвобождался в катарсисе. Оба моих близких мне людей наблюдают за помешательством, но не спешат прерывать.

— Бога ради! — взмолился, все еще пребывая в состоянии смутного понимания всей ситуации. — Прекратите так издеваться надо мной. Вы — Авраам, уж вы-то должны знать, какого мне сейчас, прежде чем шутить подобным. — Обессиленно падаю в кресло и утопаю в своих руках. Не хочу видеть их лица. Умом понимаю, что сейчас веду себя, словно мальчишка. Будто я вернулся на десять лет назад и теперь вновь сталкиваюсь с повторением прошлого, где все решилось в один миг.

— Ты должен принять факт передачи клуба в твои руки, иначе быть не может, — продолжает отец как ни в чем не бывало. Ему наплевать на мое состояние. Ведь моя жена не имела никакого значения для него, будто часть нашей семьи — это пустое место.

— В чем подвох? — поднимаю голову и смотрю ему в глаза, намереваясь вычислить ложь. Авраам встал и подошел ко мне, передавая папку с документами. С подозрением беру, — что в ней? — задаю вопрос. Но оба молчат, и только подталкивают скорее ознакомиться с ее содержимым. Скулы на моем лице заиграли ходуном, и все напряжение не сулит ничего хорошего. Открыв папку, замечаю лист, где черным по белому написаны даты и подписи всех значимых членов клуба. Те, которые определенно играют немаловажную роль в сохранении баланса преступности. — Это какой-то бред сумасшедшего, — фыркаю, замечая в самой последней графе обе подписи: отца и Марка. — Я не буду ничего подписывать. — Затем встаю и бросаю папку на отцовский стол. Игнорируя его недовольство и усмешку Авраама, направился к выходу.

— Постой! — голос отца надорвался, и я обернулся, желая понять к чему этот эмоциональный надрыв. Я уже держался за ручку двери, готовый оставить обоих мужчин. Накал, что теперь витает в воздухе подобен одной искре, стоит воспламенить воздух и все пойдет к чертам в ад. — Если ты не примешь мой пост, я разведусь с матерью.

— А-ха-ха, — рассмеялся в голос, а потом резко оборвал сам себя. В данную секунду отец перед моими глазами пал окончательно. И никакого уважения больше не осталось к человеку, ради которого пытался стать лучшим. — Мне все равно, — заявляю, а затем отворачиваюсь и покидаю кабинет.

— Леонид! — заревел Владимир, бросаясь вслед за мной. Он резко ухватил меня за плечо и одернул на себя, но я вывернулся, направляя отменный удар в лицо за манипулирование мной моей матерью. Отец сплевывает кровь, взмахивая рукой, останавливает охрану, поспешившую ему на помощь. — Сегодня я прощу тебе это, — он смотрит на свою ладонь, на которой осталась кровь. — Если ты отказываешься от моей просьбы, учти, последствия не заставят долго себя ждать.

— О каких, черт возьми, последствиях ты говоришь! — воскликнул, параллельно тру кулак о вторую ладонь, унимая зуд врезать еще раз. За то, что смеет распоряжаться нами всеми, словно мы его вещи — неодушевленные механизмы исполнения желаний. Делаю шаг вперед, и лицом к лицу, вглядываюсь в родные глаза, которые унаследовали мы с братом. — Мама любит тебя, несмотря на всю грязь, она не представляет жизни без тебя, — решил высказать все, что так давно кипело внутри и болело. Тычу указательным пальцем ему в грудь — прямо в сердце, — только ты предпочел любовь своей жены чему? Клубу? Другим женщинам?

— Не будь глупцом, — фыркает, ударив мне по руке. — Зоя — моя жена и ею останется. Да, что ты знаешь о любви, сынок? — выплевывает, выходя из своей зоны комфорта. Авраам стоит в дверях, скрестив руки на груди, слушает небольшое откровение, которое сваливает отец мне на голову. — Мы, — продолжает, и вновь его голос надрывается, словно ему мешает преграда, наконец, высвободить наболевшее. — Все началось с того, что я и Авраам в прошлом друзья, — озвучивает новость, которая теперь лишает моего рассудка к логическому обдумыванию. Отец Оли согласно кивает, подтверждая слова Владимира, когда я гляжу в его сторону.

— Допустим, — даю возможность проявить на свет их правду. Отцу дается тяжело каждое слово.

— Но теперь — нет, — смотрит исподлобья, — и не спрашивай почему, ты все равно не поймешь.