Проект «Убийца»

И по мере того, как он осознавал режущие, хлюпающие звуки и перезвон стали, будто ножа и вилки, Леон понимал, что перед ним не зверь – звери не могут стоять на коленях, и зверю не служат руки вместо клыков.

Лужа крови, освещённая блеклым искусственным светом, как вино, пролитое из бокала, служило им ложем.

Лязг металла, скребущий шум, треск рвущейся материи. Он вспомнил, где слышал эти звуки: так мясники разделывают ножом дичь.

Леон не хотел смотреть вперёд. Но тело остолбенело, ватные ноги отказывались двигаться, мочевой пузырь сжался в постыдном позыве, какой ощущают маленькие напуганные дети. Леон слышал собственное сердце, почувствовал молчание ночи, что стихла, как и он, боясь привлечь внимание сидящего на мёртвом теле монстра.

Это видение. Пьяный бред. Зажмурить глаза, открыть и прогнать наваждение. Но когда Леон открыл глаза, то почувствовал, как тьма растворилась в нём, обдав новым потоком ветра – бризом наступившей чужой смерти.

Серебристые пряди ниспадали до самой поясницы, повиснув над телом жертвы, пачкая кончики в крови разделанного нутра, в которое вторгалась лапа чудовища.

В его кощунственной руке остался ошмёток органа. Его когти представляли собой своеобразные напёрстки на кончиках перчатки, имеющих сходство с кошачьей лапой.

Но другая рука принадлежала человеку – он сжимал кухонный нож, которым разделывал труп от пупа до горла. Дичью послужил взрослый мужчина в разодранной когтями и кухонным ножом одежде. Он лежал с запрокинутой головой и открытыми глазами, в которых застыл предсмертный ужас и дикая боль. Кровь стекала из перерезанного горла под голову. Открытая рана зияла тонкой полоской.

Они были будто слившиеся любовники, предавшиеся плотской утехе в свете бледной луны. Убийца, выгнувший спину в экстазе и неслышном стоне, и безмолвная опороченная жертва.

Когтистая лапа, окроплённая кровью жертвы, взметнулась вверх и пронзила вновь открытую человеческую плоть.

Оно вырвало руку так резко, с размахом, что Леон почувствовал нечто мерзкое и мокрое на своём лице. Кровь брызнула на него. Запачкала толстовку, брюки, как и накрытый брезентом док.

Цель достигнута, в руках чудовища покоился вырванный кусок печени. Когти переламывали его, рыхлили как глину или муку.

«Интересно, а что об истинной красоте думает Потрошитель?»

«Что есть истинная красота»?

Это явно не человеческая печень, аккуратно отложенная в сторону, не благородный оттенок красного, украсивший этот тёмный переулок, не уродливая безликая маска белого цвета, уже давно ставшая алой, и, конечно же, не кишки, которые Потрошитель с большим азартом вытаскивал из своей жертвы, надрезая кухонным ножом.

Почему он думал об этом в такой момент?

Почему? Почему пресловутая байка оказалась правдой?

Перед Леоном Бёрком предстал Чикагский Потрошитель.

Но убийца, пребывая в экзальтированном экстазе, не заметил нарушителя. Как ценитель прекрасного, возвёл когтистую руку к небу, рассматривая вырезанное сердце, как Гамлет голову бедного Йорика, и прохрипел с придыханием – вздох человека, оценившего красоту своей работы. Язык высунулся из отверстия маски, когда-то белой, как мел. И только гранатовые крапинки украшали её как мазки кисти.

Леон понимал: у него есть шанс покинуть этот наскучивший спектакль. Нужно лишь заставить парализованное страхом тело двигаться. Он бил себя кулаком по бедру, моля проклятые мышцы слушаться, а ноги двигаться. Всего один шаг, назад, вот так – тело постепенно начинало слушаться его. Ещё один шаг. Медленно, но верно, он пятился назад, не отрывая взгляда, полного животного ужаса, от серийного убийцы. Он не может стать следующим. Только не это. Его горло не будет источать его кровь. Его органы останутся в брюшине. Он будет жить. Беги, беги, беги!

Леон позволил себе вдохнуть полной грудью – ошибка, что вызвала рвотные позывы. Коленки затряслись, он медленно наклонялся назад и, чтобы спастись от падения, ухватился за брезент. Его ноги переплелись, как виноградная лоза. Стоящая у контейнера бутылка упала и покатилась назад вместо Леона. Это был самый громкий и звонкий шум из всех, какие слышал Леон. Даже сегодняшняя музыка из колонок не резала слух так, как треклятое стекло об асфальт.

Убийца замер, повернулся к источнику звука и резко вскочил, выронив из окровавленных когтей некогда бьющееся сердце, которое шмякнулось на землю, как кусок мяса, брошенный кошке.

Бёрк снова застыл, сжал пальцы на брезенте так сильно, что почувствовал боль в фалангах. Он был уверен, за наглухо забитой маской с маленьким отверстием для языка и тонкими спиралями, заменяющими очи, на него смотрят бешеные глаза убийцы. Потрошитель, опустив руки по струнке, расправил плечи, представ реющим в ночи чёрным пламенем. Одежда его точно тень, чёрная и бесформенная, развевалась по ветру, а шаги в армейских сапогах были тяжелы, но быстры.

Беги, беги, беги!

Степенные шаги убийцы перешли в рысь.