Желание
По отношению к отдельным личностям цивилизация может действовать как репрессивная сила, но в целом человечество само выращивает в себе неутолимость желания посредством запретов. Поэтому вряд ли можно принять обязательную для классического фрейдизма связь между цивилизацией и неврозом и определение человека как «невротического животного». Самоподавление желания – признак его здоровья, его владения собой. Только слабая эректильная функция (так называемый
*
Эрос цивилизации: Ирония желания и конец истории // Вопросы философии. 2006. № 10. С. 55–68.
ЭРОТ
ЭРОТ
При определении эротемы можно воспользоваться трактовкой событийности художественного текста у Ю. Лотмана. «Событием в тексте является перемещение персонажа через границу семантического поля… Движение сюжета, событие – это пересечение той запрещающей границы, которую утверждает бессюжетная структура… Сюжет – “революционный элемент” по отношению к “картине мира”» [323]
. Эротема – это пересечение границы, которая в чувственной сфере определяется как открытое – закрытое, дозволенное – недозволенное, влекущее – отталкивающее, близкое – дальнее, касание – отстранение. Пересечением границы – и значит, эротическим событием – может быть прикосновение к руке, поцелуй, объятие; все зависит от того, какая граница определяет структуру отношений в данной ситуации. Пользуясь разграничением сюжетного и бессюжетного текста у Ю. Лотмана, можно сказать, что эротика – это «революционный элемент» по отношению к «картине мира», которая создается цивилизацией, распорядком жизни, условностями общественного этикета.Поскольку эротическая граница связана с понятием нормы, чего-то «среднего», то пересекаться она может в двух направлениях: высокого и низкого, как возбудителях самых острых желаний. В героях Достоевского часто сочетаются оба типа эротизма: «идеал Мадонны» и «идеал Содома». Стыдливость, холодность, невинность, недоступность так же прельстительны, как и падшесть, грязность, бесстыдство, физическое убожество. Любое торможение и разрыв обычной, «животно-здоровой» сексуальности, как со стороны «ангельской чистоты», так и со стороны «скандального неприличия», становится эротически значимым и вызывающим. Самые прельстительные женщины у Достоевского, такие как Настасья Филипповна и Грушенька, являют собой «дважды остраненное» сочетание «невинности и неприличия». Они затянуты в глухие, темные платья и вместе с тем постоянно готовы к скандалу, к «выходке».