Проективный словарь гуманитарных наук

Сексология, как она установилась в ХХ веке, – это естественно-научная дисциплина, близкая к медицине и лежащая на биологическом основании. По замечанию Мишеля Фуко, «наше общество, порвав с традициями ars erotica, снабдило себя некой scientia sexualis… Сексуальность определила себя как то, что “по природе” своей является областью, проницаемой для патологических процессов и, следовательно, требующей вмешательства – терапевтического или нормализующего характера…» [324] С самого начала сексология руководствовалась медицинскими интересами, была направлена на изучение и исцеление болезней в развитии сексуальности. Эротология, напротив, обращается к норме, к желанному и должному, к радостным, творческим проявлениям эроса. Мифопоэтически вдохновляемая эротология, в отличие от медицински ориентированной сексологии, исходит из презумпции здоровья, а не болезни в изучаемых явлениях половой жизни. Разница между сексологией и эротологией – это разница не стадий, а типов науки, разница естествознания и человековедения.

Эротология как гуманитарная дисциплина уже имеет богатейшую традицию, от Платона («Пир») до Владимира Соловьева («Смысл любви»), Жоржа Батая («Эротизм»), Ролана Барта («Фрагменты речи влюбленного»), но ей еще предстоит защитить свое право на особую методологию. Не существует общепринятого разграничения терминов «сексуальное» и «эротическое», но первый чаще указывает на природные аспекты репродуктивного поведения организмов, а второй – на условно-культурные, искусственные, игровые формы половых взаимоотношений, цель которых – не размножение, а удовольствие, психическая разрядка, творческое возбуждение и т. д. Ж. Батай сопоставляет эротику с трудом и религией, двумя видами деятельности, выводящими человека из царства природы. «Эротизм отличается от животной сексуальной импульсивности тем, что он в принципе, так же как и труд, есть сознательное преследование цели; эротизм есть сознательное искание сладострастия» [325]. Если сексуальность – область первичных хотений, «половой жажды и голода», которые требуют скорейшего утоления, то эротика – область соблазнов, которые возникают на основе цивилизации (запретов, табу) и разыгрывают весь ее пафос, трагедию и героику в обратном порядке, как процесс медлительного, колеблющегося, «поступательно-возвратного» разоблачения ее покровов и преодоления запретов. Таким образом, имеет смысл различать «сексуальность» и «эротику» как половую энергию на входе и на выходе из цивилизации. Сексуальность первична, цивилизация вторична, а эротика третична, это уже не нагое и не прикрытое, а раздетое. По известному замечанию Ж. Лакана, невозможно просто обнажить женщину, то есть вернуться к первичной наготе. Раздетость – это уже минус-одетость, определенное отношение к одежде, которая в данном случае соблазняет свои значимым отсутствием.

Эрос, как продукт цивилизации, несравненно могущественнее полового инстинкта. Цивилизация есть самовозрастающий эрос, механизм его расширенного воспроизводства через преодоление. Традиции и табу – тот могучий пресс, под давлением которого натуральный сок здорового инстинкта превращается в хмельное вино, которое кружит головы поэтам и завоевателям. Двойственность цивилизации в ее отношении к либидо заложена в самом либидо. Такова уловка хитроумного инстинкта, хитрочувственность самой природы: уздой запретов круче себя взнуздать (*хитрость желания). Если сексуальность нуждается в разрядке желаний, то эротика – в самом желании, которое уже несводимо ни к какому физическому акту удовлетворения.

Под сильнейшим воздействием сексологии как науки любовное вытесняется сексуальным в общественном сознании. Если в XIX веке было прилично говорить о любви и неприлично – о половой жизни, то к концу ХХ века произошла рокировка: приличнее говорить о гомосексуализме, мастурбации и оргазме, чем о чувствах романтических, возвышенных, «разоблаченных» наукой и потому спустившихся в разряд индивидуальных чудачеств и анахронизмов. Р. Барт пишет про современное интеллигентное общество, нечувствительное к любовным излияниям и разговорам:

«Все поймут, что у Х… огромные проблемы в сфере сексуальности; но никого не заинтересуют, возможно, существующие у Y… проблемы в сфере сентиментальности; любовь как раз тем и непристойна, что подменяет сексуальное сентиментальным <…> Журнал “Мы вдвоем” непристойнее Сада. Любовная непристойность предельна: ничто не может ее приютить, дать ей весомую ценность трансгрессии; одиночество субъекта робко, неприкрашенно – никакому Батаю не найти письма для описания этой непристойности» [326].