Читаем Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе полностью

В любом случае такая задержка не входила в их планы. Это понимал и Шон, попавший в «пробку» на одной из близлежащих улиц. На этом расстоянии рация уже не принимала Блейка. Да и, если бы это было не так, что он мог сказать ему, находясь в таком идиотском положении? Поток машин стоял без движения. Берк скрипел зубами от злости.

Джордж был в нескольких метрах от окна, но не решался приблизиться к нему. В любой момент по коридору мог пройти надзиратель или какой-нибудь осведомитель из числа заключенных и заметить отсутствие прута в окне. Сразу же после этого могла подняться тревога.

Блейк нервничал, часто вытирая платком выступающие на лице капельки пота. Эти минуты казались ему вечностью. Он не знал, что произошло за стеной Уормвуд-Скрэбс и, как бывает в подобных ситуациях, предполагал самое худшее. Но вдруг его словно ударило током. Заработала рация…

Шон на большой скорости въехал на Артиллери-роуд и, включив дальний свет, просмотрел всю улицу. Автофургона сторожа уже не было. Никто не мешал продолжать операцию.

— Теперь я готов, начинай, — быстро сказал он Джорджу, припарковывая машину у тюремной стены.

— Я выхожу, — ответил Блейк и быстро пошел к окну. Последнее, что он услышал, протискиваясь в узкую створку, это шум и гогот возвращавшихся из кино заключенных. Задержись он на минуту — две, и его побег был бы уже под сомнением. Джордж проскользнул в отверстие в окне и спрыгнул на крышу перехода и сразу же ощутил на себе легкие порывы ветра и моросящий дождь. Вряд ли у кого столь неприятное ощущение может вызвать положительные эмоции, но у Джорджа в этот момент радостно забилось сердце — он сделал первый шаг на свободу.

Блейк стоял, прижавшись спиной к стене, в небольшом закутке, образованном переходом и выступом башни углу вестибюля, и внимательно смотрел во двор. Прежде ем спуститься вниз, надо было убедиться, что там никого нет. В свете фонаря хорошо просматривалось довольно-таки большое пространство от корпуса до стены. Там никого не было, только капли дождя, поднимая пузыри, били по темным лужам, в которых отражались и дрожали огни тюремного здания.

Спустившись по водосточной трубе вниз, Джордж быстро добежал до стены и встал около нее в подобранном им заранее самом темном месте. Теперь между ним и его освободителем была семиметровая тюремная стена, нужно было только преодолеть ее. Он достал рацию и вызвал Шона:

— Я у стены жду лестницу.

— Подожди, у меня тут опять…

Берк, не договорив, выключил рацию. Минуты две назад на Артиллери-роуд въехала машина и встала около стены, в том месте, где Шон должен был перебросить Джорджу лестницу. Какая-то молодая парочка, видимо, решила уединиться на этой темной, безлюдной улице.

Шон весь кипел от злости, не зная, что предпринять…

Вода капала со стены, и Блейк быстро промок до нитки. Отойти в сторону было нельзя, тогда бы он попал в освещенное место и стал заметен для часового на вышке или для случайно выглянувшего в окно надзирателя. Время тянулось мучительно долго. Вдруг Джордж услышал, как в корпусе прозвучал звонок, призывавший заключенных разойтись по камерам. Через несколько минут, прежде чем запереть их, проверят все камеры. Одна из них окажется пустой — и тут же объявят тревогу…

Видимо, влюбленные чувствовали себя очень уютно у тюремной стены и не собирались покидать это место. Берк взглянул на часы. Больше нельзя терять время. Начнется тревога и Джорджа просто-напросто схватят во дворе. Но как прогнать эту обнимающуюся в машине пару?

Подойти и предупредить, что через две-три минуты в этом месте начнется перестрелка. Их как ветром сдует. Но где гарантия, что они не сообщат об этом первому попавшемуся на их пути полицейскому? Но надо что-то делать. Минут через десять он уже вряд ли сможет помочь своему товарищу…

«Что же произошло? — думал Джордж, вытирая рукой залитое дождем лицо. — Может быть, что-то случилось, и Берк поспешно удирает? Или вообще он испугался в последнюю минуту? На него не похоже, но сильные и слабые стороны человека проявляются, как правило, в экстремальных ситуациях. Такое могло быть и с Шоном».

Блейк посмотрел на тюремный корпус. Проверка камер идет полным ходом. Вот-вот объявят тревогу. Во двор выбежит дежурный наряд надзирателей с фонарями…

Шон все-таки решился на это. Он включил дальний свет и теперь машина влюбленных была ясно видна ему. Заблестели капли от дождя на заднем стекле и багажнике. Мужчина повернул голову назад. Сейчас он выйдет, со злостью хлопнув дверью, и быстрым шагом направится к нему выяснять отношения. Берк был готов к этому. Пусть будет скандал, но, может быть, хотя бы после этого обозленный водитель решит уехать отсюда.

Но вот Шон услышал как заработал двигатель впереди стоящей машины и она стала медленно продвигаться по улице и вскоре скрылась за поворотом. Он выключил фары и выскочил из машины…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное