Читаем Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе полностью

В середине октября Шон Берк, выдавая себя за свободного журналиста по имени Майкл Сигсуорс, снял хорошую квартиру по адресу Хайлевел-роуд, 28, примерно в десяти минутах езды от Уормвуд-Скрэбс. Эта квартира должна была стать первым пристанищем Блейка после побега.

Подготовка к операции заканчивалась. Она должна была начаться 22 октября 1966 года в 18 часов 15 минут. В это время на улице становится темно, а большинство обитателей Уормвуд-Скрэбс смотрит телевизор.

ТРУДНЫЙ ПУТЬ НА СВОБОДУ

В конце второго этажа корпуса «Д» почти всю стену занимали высокие окна, похожие на церковные и вполне подходившие под стиль здания тюрьмы. Они состояли из толстых стеклянных створок, между которыми тянулись чугунные прутья. Каждая вторая створка открывалась на шарнирах для проветривания. Образовавшееся пространство разделял пополам чугунный прут, давая возможность лишь просунуть руку на воздух. Но Джордж рассчитал, что, если убрать его, он, со своей изящной комплекцией, вполне сможет выбраться наружу. В этом месте было удобно и прыгать со второго этажа на крышу закрытого перехода, откуда по водосточной трубе можно было спуститься на землю и пробежать несколько метров до окружающей тюрьму стены. Небольшая башенка в конце здания служила хорошим ориентиром для Шона, обозначая место, где он должен перебросить через стену лестницу.

Выставить прут согласился заключенный, выполнявший ранее роль связника между ним и Шоном. Связник был «мастером своего дела» и, взглянув на прут, сказал, что уберет его меньше чем за минуту. Он уважал Блейка и искренне хотел его освобождения. Теперь уже Джордж был полностью уверен в нем.

И вот наступила суббота, 22 октября. В шестнадцать тридцать большинство заключенных вереницей направилось в кино. В корпусе «Д» стало тихо. В самом конце корпуса вокруг телевизора сидела группа заключенных, за столиками в вестибюле здания играли в карты. Один из двух дежурных надзирателей смотрел телевизор, другой сидел за столом и читал. Это был самый спокойный час недели.

Джорджу казалось, что время совсем не движется. Он перебросился несколькими фразами с одним приятелем, и заглянув к нему в камеру, затем побрел вниз к телевизору. Через несколько минут вернулся в камеру и, взяв полотенце, пошел в душ. После этого налил кружку чая и снова отправился к себе. По дороге успел заметить, что надзирателя нет на месте. Наверное, он пошел играть в шахматы.

Выглянув в окно камеры, он с радостью увидел, что пасмурный день завершается мелким дождем. Скоро стемнеет и видимость станет совсем плохой. Это превосходило все его ожидания.

Блейк медленно выпил чай, прочитал газету. Настало время собираться. Он надел легкие спортивные тапочки, вынул из тайника рацию и засунул ее под свитер. В последний раз окинул взглядом камеру, как бы прощаясь с предметами, к которым так привык за эти годы. Не спеша вышел в коридор. Было 18 часов 15 минут.

Убедившись, что его никто не видит, Джордж связался по рации с Шоном.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да.

— Можно выходить?

Но рация Берка не отвечала…

В это время мимо машины Шона проехал небольшой старый автофургон и остановился рядом, около спортивного павильона.

— Подожди минуту, — быстро сказал он по рации Блейку, надеясь, что автофургон вот-вот продолжит свой путь.

Но оттуда вышел пожилой мужчина с огромной немецкой овчаркой на поводке. Очевидно, это был сторож спортивного павильона, приехавший проверить, все ли там в порядке.

Овчарка залаяла и кинулась в сторону машины, сторож еле сдержал ее. Видимо, стоявший у подопечного ему павильона автомобиль не очень понравился сторожу, и он стал внимательно разглядывать его пассажира.

— Шон, ты слышишь меня, можно выходить? — раздался в машине голос Блейка.

— Подожди минуту, — ответил Берк и выключил рацию.

Он думал, что же ему предпринять в данной ситуации. Очевидно, сторож приехал лишь только для того, чтобы проверить сохранность замков и окон; и не задержится здесь долго. Надо на несколько минут уехать из этого района, чтобы не раздражать бдительного сторожа. А за это время помощник Блейка успеет выломать прут.

Шон включил рацию:

— Джордж, выставляйте прут!

С этими словами он нажал на акселератор и машина выехала с Артиллери-роуд.

Джордж выключил рацию. В коридоре стояла полная тишина. Вдруг послышались шаги. К обусловленному месту подходил связник.

— Можно ломать? — спросил он, поздоровавшись с Джорджем.

— Да, только будь осторожен. Не дай бог тебя кто-нибудь заметит.

— Не волнуйся, через минуту все будет сделано. Он действительно вернулся очень скоро.

— Все в порядке. Даже инструмент не понадобился. Железяка настолько старая, что достаточно было дать по ней ногой, и она вылетела. Удачи тебе, прощай.

— Спасибо, я очень благодарен тебе за все. Оставшись один, Джордж включил рацию. Надо было получить «добро» Шона на выход. Но он не отвечал. Прошло две, три, пять, десять минут. Ответа не было. Что же могло случиться? Вышла из строя рация? Или…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное