Читаем Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе полностью

— Ничего не поделаешь, иного выхода у нас нет. Переправлять его в любую, кроме СССР, страну, а тем более оставлять здесь, очень опасно. Отличный парень, добрый, честный, отзывчивый, но болезненно тщеславен, пытается любой ценой добиться популярности.

— Да. Причем ему безразлично, в связи с чем он будет популярен и чем такая популярность может для него кончиться. В нем есть что-то от Герострата.

— Совершенно верно. Мне порой кажется, что он согласился бы отбыть срок за организцию твоего побега, а потом, выйдя на свободу, добиваться славы.

— Это его дело, но таким поступком он подведет вас.

— И Пат и я прекрасно понимаем это и сделаем все от нас зависящее, чтобы отправить его.

— Учтите, он очень упрямый парень, как бы не наделал каких-нибудь глупостей.

— Ничего, я думаю, что мы с ним справимся и все будет отлично.

В путь отправились утром 17 декабря 1966 года. Джордж попрощался с Поттлом, тепло поблагодарив его за оказанную ему помощь. С Шоном он распрощался ненадолго Тот уже знал, что, по завершении операции по вызову Блейка, ему предстоит выехать из Англии в Советский Союз. Он воспринимал это нормально, хотя, кажется, был расстроен тем, что английская печать постепенно умолкла по поводу октябрьского побега из Уормвуд-Скрэбс, а его имя, помелькавшее где-то с неделю на страницах газет, стали забывать.

Предстояло 28-часовое «путешествие» из Лондона до английского порта Дувр, потом на пароме через Ла-Манш до порта Остенде в Бельгии, а затем через бельгийскую территорию в ФРГ и Западный Берлин.

Блейку суждено было провести несколько часов, а именно все время проезда по территории Англии и периоды прохождения таможенных досмотров при пересечении границ, в оборудованном для него тайнике в задней части софы, которая в качестве спального места была размещена в микроавтобусе. Майкл переделал софу вместе со своим другом, увлекавшимся домашними поделками. Если приподнять нижнюю подвижную часть софы, то можно увидеть только ящик для белья, а рядом с ним, за перегородкой, было место для Джорджа. Там он мог находиться в лежачем положении. Попасть туда, как и выйти назад, можно было, сняв верхнюю часть софы. А это легко сделать мог только Майкл. Поэтому при осмотре софы было трудно догадаться, что внутри мог поместиться человек. Блейка спрятали в софу до прихода детей в микроавтобус. Всю дорогу от Лондона до Лувра он слышал, как малыши смеются и играют над ним. Иногда к ним подходила Анна и по несколько минут сидела с ними.

Джордж мог с трудом поворачиваться в своем укрытии, и делал это очень аккуратно, чтобы не испугать детей. Было душно, здорово трясло. Но он не обращал на это внимания, до цели оставалось несколько часов.

Английский таможенник заглянул в микроавтобус и увидел спавших после обеда на софе детей. Он даже не стал заходить во внутрь и быстро проставил в документах Рэндла отметку о прохождении досмотра, и через несколько минут они уже были на пароме, где скопилось много легковых и грузовых машин, автобусов.

Минут через десять после отплытия из Дувра, Майкл и Анна вышли из машины и, облокотившись на перила парома, молча смотрели на свинцовые воды Ла-Манша. Погода была пасмурной, холодной, с моря дул свежий ветер, который очень бодрил их после многочасовой беспокойной поездки. Видимо, они сильно понервничали во время пересечения границы и несколько минут приходили в себя, не заводя разговора. Первой паузу нарушила Анна:

— Майкл, давай выпустим Джорджа подышать хотя бы на полчаса.

— Это очень рискованно.

— Но я боюсь, что он задохнется там. Сейчас мы войдем, выпустим его из софы. Он оденет твою куртку и кепи и я с ним снова выйду на воздух. Ну как?

— Нет, я против. Вдруг какая-нибудь чрезвычайная проверка документов. Уж лучше пусть немного потерпит.

— Тебе легко говорить.

— Анна, мы можем погубить его. Пойдет насмарку все, что Пат, Шон и мы сделали для этого человека. Тем более что самый опасный этап нашей поездки уже позади. Минуем Остенде, и до границы с Германией он будет сидеть в машине. Не беспокойся, Джордж крепкий малый, тем более убежденный йог, а они, как я слышал, выдерживают и не такие неудобства.

Таможенный досмотр в Остенде прошли легко. Перед отъездом из Лондона Джордж шутил, что его когда-то любили бельгийские таможенники и помогали перейти границу. Но Майкл все-таки нервничал, боясь, как бы эта шутка по иронии судьбы не стала роковой для его товарища.

Но все обошлось. Отъехав километров десять, Рэндл поставил машину на обочину. Анна вывела детей погулять, а он в это время вызволил Блейка из тесного и неудобного убежища. Джордж с трудом вышел на шоссе, жадно вдыхая свежий воздух, разминал затекшие руки и ноги. Но чувствовал он себя неплохо, и вскоре они снова тронулись в путь. Теперь Блейк уже сидел рядом с детьми и играл с ними. Их ничуть не смутило появление доброго и веселого дяди, и они быстро привязались к нему. Но вскоре Джорджу снова пришлось спрятаться, приближалась граница с ФРГ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное