Профессионариум. Антология фантастических профессий

После этого, наконец, пришла знакомая, головокружительная слабость. Вернулась погашенная запалом рассудительность. «Надо же, какие бывают совпадения…» – вспомнила Рамина, чувствуя во рту кисловатый железный привкус и проваливаясь в пучину тьмы, тьмы, тьмы…

* * *

– Самое смешное – это ведь я вставила тебе картридж-неподкупность, – усмехнулась она, вертя в пальцах упакованную в целлофан буханку хлеба. – Вчера ночью. Какое глупое совпадение, да?

– Зачем? – хмуро спросил Кирилл.

– Души прекрасные порывы, – процитировала она, не помня источник. – Ты выглядел совершенно потерянным. Я, видимо, решила что такое совпадение неспроста – сначала обокрала тебя, а потом оказалось, что ты и был моим вероятным другом. У меня как раз завалялся картридж – видимо, я посчитала справедливым отдать его тебе.

– Ясно…

– А хлеб ты мне зачем принёс?

– Мне показалось, утром тебе понравились гренки. Я купил накануне две буханки. Съешь потом… Ты же сегодня так и не ужинала…

– Какая забота, однако. Может, съедим прямо тут? Позавтракали вместе, пообедали. Теперь поужинаем.

– Нет, – резко велел Кирилл. – Съешь потом. Когда будешь одна. Я не голоден.

– Ну, как скажешь… Кирилл.

– А?

– Ты говорил, что мухлюешь на работе. Что ты имел в виду?

– Кирилла Карманенко, – железным голосом, насмешливо-горько блестя глазами, ответил он, – считают самым нечестным, самым легко покупаемым судьёй Борзунга. Но бывают дела, когда против улик не пойдёшь. Ты была слишком неосторожна в доме главного архитектора.

– Так вот кто это был… А я-то думаю: какая безвкусица весь его особняк. Неудивительно, что город выглядит как разномастный свинарник.

Кирилл хмыкнул.

– И как ты умудряешься шутить сейчас?..

– Так ведь и ты пошутил. Не было никаких особых доказательств. Не ври, что я наследила у архитектора. Ты мог повернуть это дело, как хотел. Если бы хотел…

– За мной наблюдали, Рамина, – тихо ответил он. – Я не мог сделать ничего. К тому же теперь я совершенно неподкупный судья… Удивительно, что такой картридж не выдают вместе с удостоверением.

Рамина молчала.

– Я не мог ничего сделать, – повторил он. – Единственное, что в моих силах… Я…

Кирилл быстро дотронулся до её руки, зацепив буханку хлеба. Она едва не упала. Рамина подхватила её и встала из-за стола.

– Ну… прощай?..

– Удачи, – пожелал он и суетливо вышел.

…В глухой предрассветный час Рамина разломала буханку надвое. В хлеб был запечён томик Державина. Она с недоумением раскрыла книгу, но вместо поэм под обложкой оказался флакон духов.

– Да что за ерунда… сентиментальщина…

Когда Рамина замахнулась, чтобы швырнуть его об пол, заметила – он слишком тяжёлый. Ложится в руку точно как её собственный, что остался в раскуроченной обыском квартире. Но… слишком тяжёлый.

Она поднесла флакон к лицу – точь-в-точь как картридж почти сутки назад – и разглядела внутри твёрдый, тёмный, со слегка искажёнными контурами брусок. «Ловкость», разобрала она.

…Из двадцати слотов у Рамины Маус были заполнены только девять. Она замедлила десятки сердец, но своё не останавливала никогда.

Легла на жёсткую кровать. Вдохнула. Подумала: жаль, нет никакого льда. Ну, ничего. Кое-как сгодится холодный флакончик.

Правой рукой она сжала пахнущий «Букетом императрицы» картридж, левой осторожно провела по шее, словно репетируя жест…

* * *

Кирилл выбрался с работы только под утро. Усевшись в первом, почти пустом, холодном и трескучем троллее, он развернул на экране новости – лишь бы заглушить хаотичные, колючие мысли.

«При попытке побега была застрелена осуждённая накануне женщина с крайне редкой профессией – воровка картриджей».

«Фу, как длинно для заголовка», – ввернула редакторская жилка, прежде чем до Кирилла дошла суть фразы.

Он медленно убрал телефон подальше. Нахохлился. Едва не проехал свою станцию. Чувствуя, как тело наливается чугунной тяжестью, еле вытерпел бесконечный эскалатор до пятьдесят третьего этажа. Равнодушно скользнул по металлической шпильке, почему-то валявшейся у дверей. Вошёл. Размотал шарф, бросил на тумбочку папку с документами и протоколом вчерашнего заседания. Шагнул к кровати.

И остолбенел.

Поверх одеяла, накрывшись утащенным с кухни пледом, среди подушек и брошенного пальто, мирно спала Рамина Маус.

Андрей Буторин. Купировщик

Мороз щипал за уши всё чувствительней. Игорь подумал, что шапка бы не помешала. Но это было бы не круто, потому что Ведерин всегда носил зимой шапку, а он не собирался сейчас хоть чем-то походить на этого прихвоста. Серёга был тоже без шапки, а Миха, увидев их, сразу сдёрнул и сунул за пазуху свою чёрную вя́занку. Теперь он явно об этом жалел, то и дело потирая уши.

– Слышь, Коротов, мы долго будем ждать? – не выдержал первым Серёга. – Может, он дома давно? Жопу свою хвостатую греет, а мы тут…

– А ты замёрз, да? – зыркнул на него Игорь. – Ну так вали, тоже грей свою жопу! Может, она и у тебя с хвостом?

– Короткий, ты думай, что лепишь! – зашипел сквозь зубы Серёга. Но его возмущение было обычной рисовкой; промолчать, когда назвали прихвостом, отстойно, тем более при свидетелях.