Профессионариум. Антология фантастических профессий

Амосов, что нависал над Машей подобно горной круче, уперевши руки в бока, на всякий случай отшагнул назад и плюхнулся в кресло. «Что за бред…» – было написано на его лице большими буквами цвета отчаяния.

– Но мне и в самом деле!.. – промолвил Тимур с изумлением.

– Я знаю, милый, – сказала Маша голосом мягким и в то же время неоспоримым. – И мы не станем больше возвращаться к этой теме, правда, правда?

– Расскажи ещё про табеллу, – попросил Тимур.

– Конечно. Студенты младших курсов консерватории иногда позволяют себе вольность называть табеллу «скрипкой». Это всё равно, что экзометральный галактический лайнер назвать ракетой. А человека – одетой обезьяной. С годами фамильярные наклонности у непосвящённых, как правило, исчезают. Да, табелла ведёт родословную от реликтовой деревянной скрипки с её резонирующим акустическим ящиком вместо корпуса и струнами из воловьих жил. Как и в случае с человеком и обезьяной, у неё со скрипкой были общие предки. Только и всего.

– Жаль, что ты не захватила её с собой, – сказал Тимур. – Ужасно хочу услышать, как она звучит.

– Я не гуляю с инструментом в сумочке. Да она там и не поместится. Но я тебе расскажу. У табеллы нет ни торчащего грифа с колками, ни струн, которые нужно всякий раз настраивать после концерта. – Маша водила рукой перед собою, будто бы рисуя невидимую картину. – Ей не нужен смычок для извлечения звука. Она сама себе и резонатор, и струны, и смычок. В то же время вся её тёмная, слегка вогнутая поверхность – сплошная дека. А звук порождается простым, самым лёгким, даже неосторожным прикосновением к любому участку этой поверхности. Достаточно провести мизинцем, чтобы родилось фантастическое глиссандо. Вот так. – Маша, зажмурившись, изобразила: – Пи-и-и-у-у-у…

Тимур засмеялся, а задремавший было в своём кресле Амосов подскочил и заозирался, пытаясь сообразить, откуда возник высокий и совершенно неуместный в рабочей обстановке звук.

– Табелла, – продолжала Маша, – настраивается один раз в жизни. Это делают руки лучших мастеров, имена которых известны всей планете. Как в прежние времена на слуху у всех были имена Страдивари, Гварнери или Амати. В самом же изготовлении табелл нет никаких секретов, конвейерная штамповка. Чтобы выпустить на свет миллион табелл, достаточно месяца работы поточной линии. Но в этом нет смысла: наштампованные, безголосые инструменты обречены будут на годы ожидания своей очереди к мастерам-настройщикам. Лишь выходя из рук настройщика, табелла по-настоящему рождается на свет. Между прочим, давненько я не слышала твоего мычания.

– Прости, пожалуйста, – сказал Тимур. – Во мне сейчас играет твоя музыка.

– Пускай играет погромче, чтобы я тоже слышала… Ну вот. Конечно, не всем достаёт терпения ждать. И тех, кто считает себя музыкантами, численно больше, чем элитных инструментов. И в цехе настройщиков найдутся криворукие халтурщики без искры божьей в душе. Так появляются глуховатые, туповатые, сипловатые табеллы – почти со скоростью штампующего их конвейера. Эти несчастные уродины влачат сиротское существование на пыльных полках музыкальных салонов, а их хозяевами и слушателями становятся потребители бессмертной, неистребимой эрзац-культуры. Попса, которой должно быть стыдно, но при этом не стыдно ни капельки.

– Ты действительно не читаешь мне вслух? – спросил Тимур с подозрением.

– Какой ты мнительный! – сказала Маша осуждающе. – Зачем мне обманывать тебя в мелочах?

– Немного настораживает, что я никогда прежде не слышал ни о каких табеллах.

– Надо полагать, ты изрядный знаток высокой музыки, – заметила Маша с ехидцей.

– Да я вообще… гм… – Тимур смущённо кашлянул. – Если честно, это не имеет значения. Я всё равно тебя слушаю. Ты ещё побудешь здесь какое-то время? Ну, чтобы покончить с табеллой?

– Ещё пару слов, – кивнула Маша. – Обожаю о ней говорить!.. В конце прошлого века ценители впервые не смогли отличить голос табеллы мастера Аминторе от скрипки Гварнери дель Джезу. Для всех стало очевидно, что эпоха смычковых инструментов закончилась. Дерево благородных пород навсегда уступило место ординарному пластику. Ещё долго табеллы могли бы копировать голоса скрипок великих мастеров эпохи барокко. И копировали, пока не удалось поставить дело на поток… Ау!

– Ау, – отозвался Тимур.

– С той поры тупо штамповались неотличимые копии, «адекваты». Пусть и в меньшем количестве: всё же технология репликации тончайших нюансов ручной настройки оставалась очень сложной. Хотя и это был вопрос времени. Корпус «под дерево», голос «под Гварнери». А потом стали возникать новые, небывалые, ни с чем не сравнимые голоса, потому что в табелле, этом сплаве музыки и электроники, открылись феерические возможности… Но ты прав, достаточно о табелле. Я задержалась на ней только потому, что без неё в моём рассказе не обойтись, а ты забросал бы меня глупыми вопросами.

– И наконец-то я услышу про пиратов, – обрадовался Тимур.

– Не сразу, дружок, не сразу. У нас бездна времени, и я ещё не рассказала про моих родителей.