«Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности

— Конечно предложение, — ответила она. — Мне на жизнь хватает.

— Точно? «Горний приют» — дорогое удовольствие.

— Пять лет назад я вложилась в бумаги корпорации «Лунные оковы», так что теперь, можно сказать, разбогатела.

— Неплохо. У меня тоже все нормально, спасибо. Хотя вбухал целое состояние в защиту от рекламы. Страховые взносы немаленькие, но оно того стоит. Могу гулять по Таймс-сквер в абсолютном спокойствии — даже когда крутят ролики «Дунь-забалдей».

— В «Горнем приюте» реклама запрещена, — сказала Айрин.

— Не верь в эти байки. Сейчас придумали узконаправленную звуковую волну, способную проникать сквозь стены и нашептывать тебе на ухо, когда спишь. Вот такой гипноз. Даже беруши от него не спасают: работает через костную проводимость.

— Если живешь в «Горнем приюте», тебе такое не грозит.

— Но ты больше там не живешь, — заметил я. — И что же заставило тебя покинуть келью?

— Наверное, я повзрослела.

— Наверное.

— Билл… — сказала она, — Билл… Ты женился?

Я не ответил, потому что в окно постучали. Снаружи, стремясь распластаться на стекле, металась механическая птичка. На груди у нее было что-то вроде поршневой диафрагмы: должно быть, лучевой передатчик, ибо чистый, ясный и вовсе не птичий голос произнес:

— …Поэтому вы просто обязаны попробовать, каковы на вкус наши «Сливочники», просто обязаны!

Окно автоматически поляризовалось и отшвырнуло рекламную птаху куда подальше.

— Нет, — ответил я. — Нет, Айрин, не женился. — Какое-то время смотрел на нее, а потом предложил: — Выйдем на балкон.

Вращающаяся дверь выпустила нас обоих, после чего активировались «Безопасни». Дорогие штуковины, но включены в мой страховой пакет.

На балконе было тихо. Специальные микрофоны перехватывали вой городских объявлений и направляли его к небу. После нейтрализации не оставалось ничего, кроме мертвой тишины. Ультразвук сотрясал воздух, и броская нью-йоркская реклама таяла в размытом каскаде бессмысленных красок.

— Что случилось, Айрин? — спросил я.

— Вот это. — Она обняла меня за шею и поцеловала в губы, после чего отпрянула и стала ждать.

— Что случилось, Айрин? — повторил я.

— Неужели все прошло, Билл? — тихо спросила она. — Неужели ничего не осталось?

— Не знаю, — ответил я. — Господи, не знаю. Мне об этом и подумать боязно.

Боязно. Вот оно, самое подходящее слово. Я ни в чем не мог быть уверен. Мы выросли в рекламном мире — ну и как прикажете разбираться, где ложь, а где истина? Я случайно коснулся панели управления, и «Безопасни» отключились.

Размытые краски мгновенно стянулись в кричащие сигналы, выписанные нюколором и одинаково яркие что днем, что ночью. ЕШЬ СПИ ПЕЙ ГУЛЯЙ, безмолвно кричали они, а потом деактивировался звуковой барьер, и крик перестал быть безмолвным. ЕШЬ СПИ ПЕЙ ГУЛЯЙ! ЕШЬ СПИ ПЕЙ ГУЛЯЙ!

БУДЬ КРАСИВ!

БУДЬ ЗДОРОВ!

БУДЬ НА ПЕРВЫХ РОЛЯХ БУДЬ БОГАТ БУДЬ ОБЪЕКТОМ ЗАВИСТИ БУДЬ ЗНАМЕНИТ!

ДУНЬ-ЗАБАЛДЕЙ! СЛИВОЧНИКИ! МАРСОПРОДУКТЫ!

БЕГОМБЕГОМБЕГОМБЕГОМБЕГОМ!

НИОБЕ ГАЙ РАССКАЖЕТ — ФРЕДДО ЛЕСТЕР ПОКАЖЕТ — «ГОРНИЙ ПРИЮТ» НА САМЫХ ВЫГОДНЫХ УСЛОВИЯХ!

ЕШЬ СПИ ПЕЙ ГУЛЯЙ ЕШЬ СПИ ПЕЙ ГУЛЯЙ КУПИ КУПИ КУПИ!

Я даже не сообразил, что Айрин зашлась в крике, пока не почувствовал, как она трясет меня, пока не увидел, как ее побелевшее лицо выплывает из назойливого гипнотического водоворота образов суперрекламы, разработанной лучшими психологами планеты, выкручивающей всем руки, выжимающей из каждого последний цент, потому что людей много, а денег мало.

Одной рукой я снова включил «Безопасни», а другой обнял Айрин. Мы были слегка пьяны. На самом деле реклама не настолько бронебойная, но, когда ты выведен из эмоционального равновесия, нельзя так подставляться. Это опасно. Реклама давит на психику. Выискивает слабые места. Целит в основные инстинкты.

— Ничего-ничего, — сказал я. — Все и так хорошо, а будет еще лучше. Вот смотри, «Безопасни» снова включены, и этой бесовщине сквозь них не пробиться. По-настоящему паршиво только в детстве, когда не умеешь себя защитить. Вот тогда-то и промываются мозги. Да ты не плачь, Айрин. Пошли в дом.

Я переместился к сервобару и заказал еще по стаканчику. Айрин не переставала лить слезы. Я же не переставал говорить:

— Все эта чертова промывка. Как только начинаешь понимать значение слов, их вколачивают тебе в голову. Кино, телевизор, журналы, книгозаписи, все существующие средства передачи информации. С одной лишь целью: сделать из тебя покупателя. И цели этой добиваются обманом: взращивают искусственные потребности, насаждают страхи, и в конце концов ты перестаешь понимать, что реально, а что — нет. Вообще ничего нет реального, включая наше дыхание. Оно несвежее, поэтому покупай хлорофилловые драже «Дыхни-ка». Проклятье, Айрин, теперь ясно, почему у нас с тобой не заладилось.

— Почему? — глухо спросила она сквозь платок.

— Ты думала, что я — Фреддо Лестер. А я, наверное, думал, что ты — Ниобе Гай. Но они не настоящие люди. Они никогда не меняются, не подстраиваются под обстоятельства. Неудивительно, что институт брака на ладан дышит. Как думаешь, мне когда-нибудь хотелось, чтобы все было иначе?