Профессор Влад

Так, может, вообще не стоит лечить этот загадочный, ещё не до конца изученный медиками недуг?! Как знать, не обкрадываем ли мы пациента, пытаясь вывести его из болезненного состояния, не лишаем ли массы творческих возможностей?!! Ведь из всего вышесказанного сама собой напрашивается мысль, что шизофрения носит не столько негативный, сколько позитивный характер, — а, стало быть, чем без толку мучить мёртвого припарками, не лучше ли переводить зловещие симптомы безумия в созидательное — так сказать, позитивное ру…

— ДостатоШно!!!

Что случилось?! Только теперь сообразив взглянуть в лицо собеседнику (о чём он как-то всегда забывал в ораторском пылу!), наш старательный студент прочел на его мятом пергаменте лишь откровенную скуку — да ещё, пожалуй, брезгливость. — ДостатоШно, — вяло повторил тот, махнув рукой, и Гарри, так и не договорив, вынужден был медленно, с достоинством опуститься на скамью.

А старик, раздраженно заходив по аудитории, заговорил: все эти россказни — бред собачий, он слышал их десятки раз, шизофрения — органическое заболевание и ничего более, а говорить о ее «позитивности» — всё равно что сказать «позитивный грипп» или «позитивный педикулёз»… Ну, в общем, лекция закончена, все свободны — в том числе и вы, прилизанный молодой человек с дурацким красным платком.

Брат был убит («никогда ещё я не чувствовал себя таким идиотом», признался он, залпом опустошая очередную рюмку). Пытаясь хоть как-то спасти положение, он сделал совсем уж очевидную глупость: с азартом в голосе крикнул, что на следующем семинаре докажет свои тезисы наглядно. Профессор пожал плечами, но спорить не стал — и уже почти миролюбиво пробурчал под нос, что, дескать, готов признать свою неправоту, если «доказательства» окажутся вескими. Гарри, такой многоопытный, такой искушённый, на сей раз почему-то даже не заподозрил, что его заманивают в ловушку.

Придя домой, он тут же полез в книжный шкаф: если ему не изменяла память, где-то в глубине, на нижней полке, вот уже несколько лет пылилось в бездействии роскошное немецкое издание — толстенный, отлично иллюстрированный, упакованный в суперобложку том, повествующий как раз о творчестве шизофреников. Причудливо-яркие образцы их живописи, а также стихи (жаль, без перевода!) представлены там в громаднейшем изобилии. Удастся отыскать эту чудо-книгу — и Мастодонт будет посрамлён… Увы! Гарри несколько раз перешерстил личную библиотеку, но заветного тома так и не нашёл — и лишь к концу дня, цепенея от ужаса, вспомнил, что сам же некогда и сунул его в чемодан Оскару Ильичу вместе с зубной щёткой и прочими интимными вещами…

Чёрт, что же делать?! Проклятая книга была единственной его надеждой!.. В какой-то миг у брата даже мелькнула мысль заказать билет до Воронежа — за уик-энд он вполне смог бы обернуться, — но он тут же отбросил её, как несостоятельную: унизиться перед «Ильичом» было бы ещё противнее, чем перед Мастодонтом, которому он, по крайней мере, не успел ничем особенно насолить. А всё же, как ни крути, хоть что-то предъявить старику надо было. И тогда…

— …И тогда я снял со стены свою картину — ну, помнишь, ту, «Эсмарха»?..

Конечно, картину я помнила, она мне очень нравилась: её написал, обрамил и повесил над кроватью сам Гарри, на которого время от времени находил художественный стих. Сюжет её, на первый взгляд, был прост — сияющее белизной эмалированное дно ванной, а на нём ярко-розовая, похожая на грелку резиновая кружка для клизм; но тут-то и выползала наружу вся суть и жуть картины. Чем дольше вы вглядывались, тем сильнее лезли в глаза мерзкие, почти непристойные детали, делавшие привычную, банальную вещь отвратительно одушевленной: длинный, блестящий, нагло извивающийся червеобразный шланг; бесстыдное щупальце-присоска, сочащаяся слизью; нарочито-физиологичные складочки-морщинки, расширенные поры, мелкие чёрные волоски, растущие на резиновой коже… и в какой-то момент вы отводили глаза, не в силах вынести иррационального, но явственного и очень стыдного ощущения, будто ещё немного — и страшный холст выдаст всему свету какую-то вашу интимную, тщательно скрываемую даже от самих себя унизительную тайну!.. Ещё там были очень чётко выписаны тени — вы словно воочию видели голую стоваттную лампочку, безжалостно освещавшую пространство ванной комнаты. Талантлив, талантлив был мой брат; я часто жалела, что он всерьёз не занимается живописью — возможно, единственным, что у него могло бы получаться без всякого шарлатанства.

Но вредный старик, по-видимому, был равнодушен к искусству. Едва взглянув на предъявленный ему шедевр, он сухо бросил, что, дескать, никакой шизофренией тут и не пахнет, зато явная сексуальная патология налицо, — после чего брезгливо отвернулся, предоставив опешившему автору наслаждаться своим творением в компании хихикающих однокурсниц.

— Ты представляешь, каково мне было?.. — озлился Гарри. — Да половина девчонок из нашей группы отлично знает эту картину!..