Профессор Влад

Мы стояли у небольшого трёхэтажного особняка, в стенах которого не так давно обосновалась богатая, по-видимому, иностранная фирма: въехав сюда три-четыре года назад, новые хозяева привели в порядок дряхлое, полуразрушенное строение, придали фасаду весёлый изумрудный колер, вымостили тротуар у подъезда белым кирпичом и по-новому застеклили окна, сделав их зеркальными с внешней стороны. Красиво. Но Владу, оказывается, не было никакого дела до фирмы:

— Посмотрите, — тихо сказал он, — в этом доме когда-то жила моя покойная жена. Вот её окна.

Окно, на которое он указывал, располагалось так низко, что мы с профессором, стоя перед ним, могли видеть свои отражения почти в полный рост — две тёмные, расплывчатые, плохо различимые в полумраке фигуры, одна почти на голову выше другой. Немудрено, сказал Влад, за шестьдесят лет асфальтовый слой здесь утолщился, должно быть, на добрый метр; но в то время, о котором он говорит, окна располагались достатоШно высоко — так, что маленькому и тщедушному второкласснику приходилось изо всех сил подпрыгивать, чтобы хоть на секунду предстать перед удивлёнными синими очами своей юной пассии.

Лицо Влада Вспоминающего было спокойным и торжественным. Вот на этом самом месте, Юлечка, где сейчас отражается ваше милое личико, полвека с лишним тому назад можно было увидеть столь же милую Симочку, её тугие косички с белыми бантами и светлую, вьющуюся чёлку: письменный стол, за которым она, круглая отличница, готовила школьные задания, стоял точнёхонько у окна, куда он, хулиганистый пацан, швырял и швырял мелкими камушками, пока оно не распахивалось настежь и вместо ожидаемой Симочки в нём не появлялось толстое, красное от злости лицо её бабки (она, кстати, так и не дожила до внучкиной свадьбы с ненавистным ей «лиходеем»).

В конце второго класса случилось чудо — учительница в воспитательных целях «прикрепила» Симочку к нему, двоечнику и хулигану, и с тех пор они возвращались из школы и делали уроки вместе — и он до сих пор помнит, как, замирая от обрушившегося на него счастья и не веря ему, смотрел из её окна на улицу, на то место, где он ещё недавно слонялся туда-сюда, переполняемый злостью и безнадёжностью, и где теперь не было никого, кроме старого тополя, единственного поверенного его тайных мучений. Тополь тот же самый, только окна опустились почти к самым ногам и Симочки уже нет, — а в зазеркаленные окна инофирмы камушками, пожалуй, не покидаешься. Пойдёмте?..

Сейчас. Мы с вами, Владимир Павлович, однокашники, мы ходили в одну школу — пусть и в разные эпохи, и у меня от этого особняка — и от этих окон — остались свои воспоминания, хоть и не столь романтические. Что?.. Конечно же, поделюсь, какой разговор.

В те дни, когда я ходила тут с ранцем за плечами, дом был уже полностью заброшен, неизвестно кому принадлежал, и в нём давно никто не жил — кроме неодушевлённых созданий, неизменно вызывавших во мне сладкое, сосущее под ложечкой чувство восторга и страха, которое я вскоре привыкла принимать по утрам вместо чашки кофе, чтобы как следует взбодриться перед новым учебным днём; эта потребность — взбодриться — и заставляла меня каждое утро проходить именно здесь, никуда не сворачивая, хотя существует куда более быстрый, близкий и безопасный путь к школе, что называется дворами — кстати, в одном из этих дворов несколько лет назад убили известного телеведущего (Влад уважительно и скорбно кивнул головой).

Итак, ежеутренне, с ранцем на спине и пакетом со «сменкой» в руке я шагала по этой вот самой улице — и, когда в поле моего зрения показывался особняк, не в пример нынешнему блёклый и ободранный, приступала к обычному своему ритуалу: намеренно отвернувшись, принималась старательно разглядывать не менее знакомые здания по другой стороне, спрашивая себя: хватит ли мне на сей раз силы воли, чтобы пройти мимо особняка и мимо вот этого тополя, не повернув головы? Но каждый раз, поравнявшись с деревом, не удерживалась и всё-таки поворачивала голову, чтобы взглянуть в окно, покрытое толстенным слоем пыли, и в миллионный раз увидеть в нём то, что видела каждый день: сидящую на подоконнике огромную, страшную, желтоволосую и безглазую — глаза у неё были выворочены наизнанку, — одетую в грязно-розовое платье мёртвую куклу.

— Куклу?.. Вот в этом самом окне? — недоверчиво спросил Влад у моего отражения; удивлённо взглянув на него, оно ответило:

— Да.

Профессор вдруг резко повернулся ко мне и долю секунды смотрел на меня странным взглядом. Затем он обнял меня — это было так неожиданно, что я, всё ещё погруженная в детские воспоминания, не сразу сообразила, что происходит, решив, что старик, растроганный моей исповедью, попросту хочет по-отечески меня утешить. Но следующий миг уже не допускал никаких разночтений. На несколько долгих секунд окружающий мир заполнил лёгкий древесный аромат лосьона для бритья, забавно переплетающийся с запахом молодых почек и коры.