Профиль незнакомца

Как же я ошибалась насчет Чарли! Оглядываясь назад, скажу: подготовленный мною профиль поражал своей неосведомленностью. В биографии Чарли не было ничего, что указывало бы на жестокое обращение. Я же была уверена, что Энн Чемберс и Дэвид Брукс были символами его родителей. Чересчур уверена. Однако другие характеристики оказались верны. Его достижения как звезды футбола и успехи в такой сложной области, как биомедицинская инженерия. Я рекомендовала искать отличника, звезду в своей области. Я никогда не думала, что кто-то, достигший такого уровня, согласится на образ безобидного дурачка, который выбрал для себя Чарли. Но был ли у него выбор? Авария лишила его возможности вести нормальную жизнь. Мы узнали, что после аварии Чарли, который в раннем возрасте проявлял вспыльчивость и сексуальную агрессию, озлобился еще сильнее. Из-за черепно-мозговой травмы, в числе последствий которой был и когнитивный дефицит, Чарли сделался более импульсивным, испытывал трудности с социальным взаимодействием. Его мучили хронические боли в области головы и шеи, депрессия, проблемы с концентрацией внимания. После операции и короткой реабилитации он пытался вернуться к работе, но стал сквернословить и в жаркие моменты с коллегами даже прибегал к угрозам насилия. Ядовитый паттерн, который отравлял его жизнь и раньше, усугубился. Я и сама пережила нечто подобное. Это многое объясняло в поведении Чарли, в том, кем он стал. Тем не менее во многих отношениях мой анализ был жутко ошибочным. Был ли это знак? У Вселенной есть способ сказать вам, что вам пора что-то оставить. Возможно, я была не таким уж и блестящим профессионалом по своей части, как мне казалось. У Вселенной, наверное, есть способ сообщить нам об этом, не так ли?

Дни наконец стали короче и прохладнее. Наступила осень, и деревья стали как будто флуоресцентными. Вдоль бордюров в Виннона-парке, где жили мои родители, стояли коричневые бумажные пакеты, набитые садовыми обрезками. Свежий воздух благоухал каминным дымком.

Мой брат Джимми, который годами упрямо сопротивлялся уговорам моей матери вернуться домой, прилетел на День благодарения из Сиэтла. Он не взял с собой своего партнера Пола, что меня разочаровало. Я любила Пола почти так же сильно, как его любил Джимми. Я запланировала свидание с Полом через веб-камеру на более позднее время.

Джимми и Раузер нашли общий язык еще несколько лет назад, когда впервые встретились сразу после того, как я вышла из реабилитационного центра. Сегодня они вдвоем оказались в обшитой дубовыми панелями цокольной комнате моих родителей и смотрели с моим отцом футбол – все они фанаты «Ковбоев» [22]. Мать, которая суетилась вокруг Раузера и Джимми с того момента, как мы приехали, отпустила их с тарелкой сосисок и холодным пивом, а сама взялась доводить до готовности праздничный ужин.

Моя кузина Мики тоже пришла на ужин. Рыжеволосая и голубоглазая, Мики была фотожурналисткой, и, как и наши лица, наши жизни были совершенно разными. Она была дочерью сестры моей матери, Флоренс, и много лет назад, когда Мики начала приезжать на наши каникулы без матери, нам сказали, что тетя Флоренс уехала в Европу. Когда мы стали старше, то обнаружили, что Европа – это просто условное обозначение психушки. Тетя Флоренс находилась в психбольнице с тех пор, как Мики исполнилось двенадцать. Однажды, перед отъездом тети Флоренс в «Европу», я помню, как побывала у них в гостях. У них на заднем дворе стоял плавучий дом. Никто не предложил никакого объяснения этому. Все вели себя так, будто это в порядке вещей, но я помню, как тетя Флоренс спустилась по трапу севшего на мель плавучего дома, чтобы поприветствовать нас, как будто она там жила. Когда никто не видел, Джимми прокрался туда, и позже клялся, что там все забито вешалками с одеждой, косметикой и банками из-под кофе, доверху набитыми монетами. У моей красивой и талантливой кузины были на руках шрамы, от запястий и до локтей. В четырнадцать лет она повела войну против собственной плоти. За этим последовали годы резания вен, передозировок, психбольниц, наркотиков, расстройств пищевого поведения и ошибочных диагнозов. Ей было уже тридцать пять, а я совсем ничего не знала о ее жизни. Но я была очень рада, что яд в ее венах – это не та кровь, которая течет в моих. С меня достаточно собственных закидонов. К счастью, для длительной депрессии мне не хватает ни глубины, ни концентрации внимания.

Ближе к вечеру в День благодарения мы собрались в столовой, не изменившейся со времен моего детства: высокие потолки, арочные дверные проемы и оштукатуренные стены, которые за эти годы миллион раз получили вмятины и заплатки. Комната была в бледно-желтых тонах, с дубовым столом, стульями с ситцевыми подушками и старинным шкафом-горкой в углу. Вкус моей матери склонялся к традиционному. Она уставила весь стол едой, для чего пришлось разложить его по обоим концам. Мы взялись за руки для благословения, как то было принято в моей южной баптистской семье.