— Там в шахте я почувствовала запах. Так может пахнуть только в таких местах, как это. — Лана не стала говорить, что слова Новака о грехе и церкви, произнесённые на мосту, связали всё воедино. — И ты ни разу тогда так и не подтвердил, что ты и есть Юстас Зима. Твои слова о заточении были исповедью не похитителя, а похищенного. Так же, как и твой ответ на вопрос о мёртвых детях.
— Я сказал, что все они мертвы, кроме одного.
— Да. Я это поняла только теперь. Ну и ещё по незабудкам, что получили семьи пропавших. Ведь это ты прислал те букеты?
Он долго молчал, прежде чем нерешительно кивнуть, словно ему было стыдно за свой поступок.
— Значит, это правда? Так ты просил прощение?
— Прощение? — напрягся он. — С чего ты взяла?
— Да так,— пожала она плечами, — помощь одного психолога. Она предположила, что этими цветами кто-то словно просит прощение за каждую жертву. Я только не понимаю, почему же он оставил тебя в живых?
— Ему нужен был зритель.
— Возможно ли, что Юстас Зима продолжает все те ужасы? Есть вероятность, что где-то может быть похищен очередной ребёнок?
— Всё может быть, но найти этого ублюдка я так и не смог... — он поднялся, бросив на неё вопрошающий взгляд. — Так мы едем в банк или как?
Едва выйдя из помещения церкви, в глаза ударил яркий дневной свет. Снегопад прекратился только под утро, словно залив улицы белой пушистой глазурью и теперь солнце словно пыталось поскорее растопить эти белые реки. На парковке сиротливо стоял один единственный старенький автомобиль. Устроившись на переднем сиденье рядом с братом, она думала, насколько сильно изменилась её жизнь за последнюю неделю: потеряла Яна и обрела брата. Словно кто-то свыше забрал одного близкого человека и вернул другого.
Почти всю дорогу до банка они ехали молча, думая каждый о своём. Двое одиноких, у которых, не сложись всё таким образом, могло быть счастливое детство: совместные прогулки, игры, свои семьи, дети... Ей был жаль, что брат не разделил её годы одиночества и боли, а она не смогла отгородить его от страшных пыток. Может если бы он не пропал, Агата осталась бы прежней, и не было бы подвала в её жизни и часов страха и темноты. Или, если бы Клара не начала пить. Или, если бы дядя не стал брать Николаса в музей и тот не попался бы на глаза похитителю.
Слишком много этих «если».
Всё сложилось так, как сложилось.
Её так и подмывало спросить, какой он помнит Агату? Была ли та с ним так же жестока, как с ней — Ланой? Или дядя говорил правду и всё началось гораздо позже? Но у него был свой кошмар, гораздо ужасней, чем её. У него была своя комната страха, со своим жутким монстром.
Лишь один раз за весь путь он нарушил молчание:
— Как ты выбралась из шахты?
— Запасной выход, — пояснила она. — Ты не знал?
— Забыл, наверное, — безразлично пожал он плечами и через минуту добавил. — Приехали.
Она одна вошла в светлое помещение с фисташковыми стенами и, подойдя к стойке, обратилась к банковскому служащему в бело-чёрной униформе. Ей было не по себе. В каждом мужчине, находящимся в этом зале с огромными хрустальными люстрами, она видела угрозу. Голос её слегка дрожал, когда она озвучила свои пожелания, предъявив документы и каждую секунду ожидая, что служба безопасности у входа придёт в движение. Судя по натянутой улыбке служащей, в банке были уже в курсе того, кем являлся их клиент, но судя по всему, полиция ещё не заинтересовалась счетами дяди. Каково же было удивление Ланы, когда ей подтвердили, что она доверенное лицо дяди и может спуститься к хранилищу.
Внутри была одна единственная вещь. Тонкий конверт без каких-либо надписей. Не раздумывая, она сунула его в сумку и, попрощавшись, поспешно вышла из здания. Только садясь в старый автомобиль, заметила, как из припаркованной через дорогу машины, выходит знакомая ей женщина-следователь.
— Поехали отсюда, — бросила Лана, сползая вниз по сиденью, чтобы её не было видно с улицы, и только теперь замечая прикрытый тряпкой железный ящик на полу за водительским сиденьем.
— Что-нибудь нашла? — поинтересовался Николас, выезжая на дорогу.
Лана приняла нормальное положение и, порывшись в сумке, достала конверт. Воображение рисовало новые жуткие снимки измученных детей. Но ничего подобного внутри не было. Негнущимися пальцами она извлекла два, написанных разной рукой, письма и вздохнула свободнее.
— Может ты? — увидев знакомый подчерк, спросила она. Было жутко держать в руках то, что могло быть причиной смерти Яна.
Николас припарковал машину у обочины и взял протянутый белый лист. Второй так и остался в руках Ланы.
— Судя по дате, написано год с небольшим назад.
— Это подчерк Яна, — уверенно сказала она.