Прогноз погоды для двоих

Я оплачиваю буррито. Элоди уже вышла и дожидается меня на тротуаре, нервно теребя рукав повязанной на талию толстовки с логотипом средней школы имени Элеоноры Рузвельт.

– Может, расскажешь, в чем дело? – спрашиваю я как можно мягче, чтобы она поняла: мне можно довериться, пусть я не подружка и не родитель.

Плюхнувшись на скамейку рядом с автобусной остановкой, Элоди ковыряет землю носком своего полосатого кеда и смущенно бормочет:

– Да ничего такого…

Пока мы болтали и шутили о бродвейских мюзиклах, она казалась почти взрослой, а теперь, хоть и пытается держаться независимо, вновь превратилась в ребенка.

– Я не хочу говорить об этом с родителями…

– Тут нечего стыдиться!

Вскинув голову, она поспешно возражает:

– Я не стыжусь своего тела! Ни капельки! Честное слово! Ничего не имею против месячных. Просто не хочу, чтобы родители узнали.

– Ты не хочешь, чтобы родители знали, что тебе нужно больше прокладок? – уточняю я, пытаясь сохранять спокойствие.

– Чтобы они знали, что у меня уже есть месячные.

Приехали…

– И как давно они у тебя пошли? – как можно нейтральнее интересуюсь я, едва скрывая тревогу.

– Месяца четыре назад… Я веду дневник. В этот раз должно было начаться на следующей неделе, но я знаю, что поначалу все нестабильно, так что… – Она вновь принимается теребить рукав. – Пойдем домой есть? Я голодная, а ты?

Я не двигаюсь с места. У Элоди уже четыре раза были месячные, а ее родители до сих пор ничего не знают!

– Можно спросить, почему ты не хочешь им говорить?

Она тяжело вздыхает.

– Для них все, что связано со мной, – грандиозное событие. Элоди впервые попробовала яблоко? Надо сфотать! Разбила коленку? Вклеим лейкопластырь в альбом! – Она выстукивает на скамейке мелодию, которую я не узнаю. – Не хочу, чтобы в альбоме оказалась упаковка от прокладок с подписью «ПЕРВЫЕ ПРОКЛАДКИ ЭЛОДИ»!

Представив эту картину, я невольно фыркаю.

– Ох, прости!.. Но ты же понимаешь, что скрывать это вечно не получится? Рано или поздно они узнают.

– Да, но так далеко я не загадывала… – слабо улыбается она.

Кто бы мог подумать, что я буду обсуждать месячные с двенадцатилетней девочкой, сидя на скамейке неподалеку от мексиканского ресторана!..

– Если говорить о трагических менструальных историях, то у меня однажды началось на физкультуре. В белых шортах. А мы тогда как раз играли в вышибалу, и меня, как назло, не вышибли первой.

– Жуть какая! – ахает Элоди, прикрыв рот ладонью.

Я встаю и беру пакет с едой.

– Мне сегодня все равно надо зайти в «Уолгринз». Можем захватить заодно и пачку прокладок.

– Ну ладно… – Элоди морщится – от полупрозрачной бумаги из общественного туалета мало толку. – Может, правда вызовем такси?..

* * *

Когда мы добираемся до дома, буррито приходится подогревать, однако повеселевшая Элоди заявляет, что так даже вкуснее. Пока мы сортируем мусор после ужина, она спрашивает:

– Ты, наверное, расскажешь все моим родителям?

Я задумываюсь. Конечно, меня заботит ее безопасность, однако предавать доверие нельзя. Родители, без сомнения, должны обо всем узнать, только вряд ли от меня.

– Честно? Не знаю. Мне кажется, ты должна рассказать сама.

– Да я понимаю… Но если они возьмутся за альбом, я убегу из дома и сменю имя! Стану какой-нибудь Эми или Джанет, чтобы меня никогда не нашли.

– Справедливо.

Хотя меня просили только поужинать с Элоди, я не смогла отказать ей вместе порепетировать роль, поэтому Рассел, вернувшись домой без четверти девять, с изумлением обнаруживает меня лежащей на диване.

Рассел выглядит трогательно усталым и растрепанным. Теперь, после тех юношеских фотографий, я замечаю на его лице признаки старения – морщинки в уголках глаз, редкую седину в волосах, ссутуленные плечи, на которые слишком рано легла тяжелая ноша. Тем не менее он держится, и от этого у меня снова сжимается сердце – как всегда при мыслях о Расселе.

– Ты все еще здесь? – удивленно спрашивает он.

Я смущенно сажусь. Пожалуй, злоупотребила гостеприимством – полагалось ведь только накормить Элоди.

– Я и не заметила, как пролетело время! Прости, уже ухожу!

– Нет-нет, я рад, что вы все это время были вместе! – Он ставит сумку с аппаратурой на пол и вешает пальто на крючок. – Дом, смотрю, еще стоит. Хороший знак!

– Папа, ну что за оскорбительные шуточки! – Элоди бросает сценарий на диван. – Как там спортсмены? Победили?

– С огромным перевесом. – Повернувшись ко мне, Рассел разводит руками. – Видишь, как она принижает мою работу? Работу, благодаря которой у нас есть пережаренный попкорн на столе!

От их добродушных взаимных подколов становится немного грустно. Как жаль, что у нас с матерью ничего подобного не было – или я не помню.

– Ты готова ложиться? – спрашивает Рассел.

Элоди, повесив голову, отвечает:

– Мне сначала надо с тобой поговорить…

Я поспешно встаю.

– Что ж, мне пора!

– Не уходи! – восклицает Элоди. – В конце концов, я тебя в это втянула…

Рассел озадаченно переводит взгляд с дочери на меня и обратно.

– Куда втянула?..

– Ладно, подожду здесь, – соглашаюсь я и сажусь обратно.

– Спокойной ночи, Ари! – Элоди обнимает меня и шепчет на ухо: – Спасибо!