Прогноз погоды для двоих

Он встает за спиной, отводит в сторону мои волнистые волосы (которые я сегодня не стала выпрямлять) и прикасается к мочке уха. Я откидываюсь ему на грудь. Так хочется затащить его в постель, что на мгновение я почти ненавижу Ливни с их дурацким свиданием.

– Должен сказать, что ты прекрасна с любой прической!

– …И все же удивительно, правда?

– То, что ты вместе с Торренс и Сетом дожидалась рождения их внучки? И не говори!

– Да нет! – Я со смехом пихаю его. – Что после всего произошедшего они снова сошлись. Что она сначала выбросила его «Эмми» в окно, а потом дала ему второй шанс. Может, нам и не придется больше строить коварные планы.

– А ты уверена, что это всерьез? Что они правда переменились?

– Поначалу у меня был шкурный интерес, но сейчас я искренне желаю им счастья и хочу верить, что они способны измениться. Может, это наивно…

– Вовсе нет. Ты веришь в лучшее в людях – хочешь видеть их с самой хорошей стороны.

Мне нравится, как он это говорит. Раньше меня не раз упрекали за оптимизм, будь то искренний или притворный, однако Рассел не такой. Возможно, он обрекает меня быть жизнерадостной до самой смерти – ну и пусть. Буду солнечной и теплой, как погожий день!

Наверное, именно это побуждает меня задать следующий вопрос:

– Знаешь, в будущую пятницу мы устраиваем ужин по случаю шаббата – будем я, мой брат с семьей и наша мать. Я подумала – может, ты захочешь съездить со мной? В дом, где я выросла?

В зеркало я вижу, как у Рассела загораются глаза.

– Буду рад! – говорит он, и эти два слова полностью снимают волнение.

Он застегивает вторую сережку, целует меня в шею и поправляет волосы.

– Ну что, как я выгляжу? – интересуюсь я, поймав его взгляд в зеркале.

Рассел хитро улыбается.

– Если желаешь развернутого ответа на этот вопрос, мы рискуем опоздать.

Я оборачиваюсь и поправляю ему воротник. Губы сегодня накрашены по рецепту Торренс, поэтому мне ничего не страшно.

– Ну и ладно. – Я кладу руку на его твердеющий член, и Рассел стонет. Интересно, догадывается ли он, насколько это меня заводит? Хочется вызывать этот стон еще и еще. – Все вспоминаю прошлые выходные… Это был, пожалуй, самый сексуальный опыт в моей жизни.

– Я тоже все время вспоминаю и думаю о тебе. Ты помогаешь мне раскрыться с новой стороны, и мне это нравится… – Он целует уголок моего рта, подбородок, мочку уха, скользит рукой под юбку, поглаживает меня сквозь трусики. – Ого, ты уже влажная!

То, что мы делали в прошлые выходные, придало нам обоим уверенности, помогло разрушить стену.

– Да-а… – выдыхаю я и встаю поудобнее, чтобы ему легче было проникнуть внутрь.

Он отодвигает шелковую полоску в сторону и дразнит меня легкими прикосновениями, прежде чем погрузить палец целиком. Застонав, я принимаюсь интенсивнее растирать его член. Ноги дрожат, и Рассел поддерживает меня за ягодицы.

– О чем еще ты думал?.. – спрашиваю я.

– О-о, много о чем! – говорит он низким голосом. – О том, где я хочу тебя целовать… О том, как хочу увидеть тебя верхом на мне… – Он мучительно водит пальцем вокруг самого чувствительного места, потом убирает руку и облизывает пальцы. – О том, как хочу попробовать тебя на вкус.

Боже, я сейчас умру!..

– Вечером продолжим, – решаю я. Если не остановиться прямо сейчас, выходить уже не захочется.

– Продолжим – если выживем, – соглашается Рассел.

Заведение похоже на джаз-клуб, только звучит совсем не джаз – даже не знаю, что за жанр. Играют три банджо и глокеншпиль. Впрочем, неудивительно – в конце концов, сюда нас позвал человек, который любит песню Run Rudolph Run.

– А они умеют изумлять… – едва слышно замечает Рассел, когда мы садимся напротив Торренс и Сета.

Клуб престижный и дорогой – два эпитета, которые никак не применимы к заведениям моего уровня. Если признаться в этом вслух, получится, что я старуха, а Ливни душой лет на двадцать моложе меня, поэтому я молчу.

– Когда мы только поженились, очень часто сюда ходили, – сообщает Торренс, перекрикивая музыку. Не будь она одета в серебристое платье, похожее на диско-шар, я бы не сразу нашла наш столик. – Здесь каждый раз играет какая-то новая группа, но к концу вечера я неизменно в нее влюбляюсь.

В этот момент музыкант за глокеншпилем берет фальшивую ноту, так что поверить словам Торренс трудно.

– Пару раз им даже пришлось выгонять нас силой, – замечает Сет, игриво шевеля бровями, и она краснеет.

Официант приносит шампанское в честь возвращения давних клиентов, и Торренс, глядя на Сета, провозглашает тост:

– За второй шанс!

Он тут же отпивает, проливая полбокала.

– Ой… Мы просто пришли уже разогретые, – поясняет он с ухмылкой.

– Это ты пришел разогретый! – поправляет Торренс.

– Ну разве можно было не отметить? У меня свидание с самой роскошной женщиной в мире, «Кракены» вчера выиграли, а у нас недавно родилась внучка!

Он обнимает Торренс и целует в щеку. Необычно веселый Сет похож на гризли, который, жмурясь, подставляет голову для поглаживаний. Я отворачиваюсь, непривычная к тому, чтобы они целовались на публике, и тут замечаю через пару столиков знакомое лицо. Шампанское сразу кажется кислым.