Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)

К этому «первичному смыслу» хозяйства Степун присоединял второй, «более глубокий и сокровенный». «Праведен труд, – утверждал он, – только таящимся в нем творчеством». Сущность творчества состоит в раскрытии личности творца, т. е. и в хозяйственной сфере должны проявляться творческие возможности личности[114].

Крестьянское чувство земли Степун признавал «очень сложным чувством». Крестьянин любит свою землю, но не чувствует себя хозяином жизни, его хозяин – Бог, от которого зависит плодородность и благополучие земельного хозяйства. Он не понимает и эстетического образа земли, которая для него только недра, но не пейзаж. «Из всех русских писателей, – считал Степун, – Достоевский, быть может, сильнее всех чувствовал землю, но во всех его романах совсем нет пейзажа. Тургенев был величайшим русским пейзажистом, но чувства земли, ее недр, ее плодоносного лона, ее божьей плоти и ее живой души у него нет. Крестьянское чувство земли очень близко к чувству Достоевского, помещичье ближе к тургеневскому. У Достоевского и у мужика чувство земли онтологично».

Крестьянин – собственник, но собственность для него не юридическая, а религиозно-нравственная категория. «Право на землю дает только труд на земле, труд, в котором обретается онтологическое ощущение земли и религиозное преображение труда». Так, заключал Степун, сплетается в крестьянской душе утверждение труда как основы земельной собственности и ощущение возделанной земли как религиозной основы жизни. Он призывал быть осторожным в планах построения новых общественных отношений. «Вся задача пореволюционного строительства, – писал он, – должна заключаться в том, чтобы в муках рожденную трудовую жизнь, в очень большой степени приравнявшую бедных и богатых, знатных и простых, духовно утонченных и малограмотных, не просто отринуть, но, до неузнаваемости повысив ее бытовой и хозяйственный уровень, как-то и удержать как основу новой соборной и универсальной христианской культуры»[115].

В постбольшевистской России, полагал Степун, государство должно увеличить свои функции и быть ответственным за преобразования во всех сферах хозяйственной жизни, в том числе и в области земельных отношений: сохранить в своих руках собственность на землю, с одновременным признанием частной крестьянской собственности, предоставив при этом крестьянам выбор форм землевладения, общинных и индивидуальных, а также разрешить крестьянам выход из колхозов.

Степун считал, что земля должна быть изъята «из бесконтрольного частновладельческого оборота», так как опасался поступательного процесса капитализации постбольшевистской России, полагая, что ее «превращение в типично капиталистическую страну было бы величайшим преступлением, как перед идеей социального христианства, так и перед всеми пережитыми Россией муками». Это, однако, не означает уничтожения собственности на землю, а должно, по словам Степуна, вести «к утверждению подлинного смысла землевладения». Суть его Степун видел в создании трудовой и нравственной связи человека с землей, с природным и животным миром. С этой точки зрения крестьянское хозяйство он рассматривал, наряду с семьей, как одну из первооснов жизни и подчеркивал особенности психологии и менталитета крестьянина.

Коллективистские идеи, колхозное строительство большевистской России Степун рассматривал как «насильническое разрушение» личности крестьянина. «Если бы субъект советского колхоза, – писал он, – был соборною личностью, хотя бы в самой обмирщенной форме», т. е. трудовой артелью, в которую вступали добровольно, то эта форма коллективного объединения могла бы означать «путь к возможному порядку». Он полагал, что в постбольшевистской России крестьяне-колхозники проявят тенденцию возврата к единоличному хозяйству. Выход крестьян из «крепостнических» колхозов, считал Степун, должен быть поддержан государством и обеспечен финансированием. Решение вопроса, возвращаться ли постбольшевистской России к единоличной собственности или продолжать линию коллективизации, по мнению Степуна, должно быть предоставлено самим крестьянам. Вместе с тем ненависть к «идеократически закупоренным колхозам» он призывал не переносить на все формы артельно-кооперативных объединений.

Новый строй в хозяйственной сфере представлялся Степуну социалистическим. «Христианская душа, – считал он, – по природе социалистична и… хозяйственной проекцией русской идеи должен быть… признан социализм, а не капитализм»[116]. В постбольшевистской России Степун предвидел расцвет промышленности, основанной не на «бессмысленной отмене» всего, что сделано большевиками, а на утверждении и преображении уже сделанного ими. Все ключевые производства в Новой России, считал Степун, должны находиться в ведении государства; частновладельческий сектор также должен контролироваться государством с целью предотвратить эксплуатацию рабочих предпринимателями. В организации работы промышленности плановость должна играть значительную роль.