Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

 — Ничего не понимаю, — признался я. — Слушай, мне сейчас такое приснилось, что я до сих пор в шоке.

 — Потом расскажешь. Сперва надо разыскать Стефано. Его нет нигде, я уже начала беспокоиться, не утопился ли он в колодце.

 — О, нет! С него станется, — испугался я, потирая шею и поднимаясь с земли. — Но не делай пока поспешных выводов. Дворец достаточно большой, ты искала его в левом крыле, где живёт прислуга?

 — Да, представь себе! В конюшне даже искали! — воскликнула Доменика. — Более того, никто из слуг его не видел со вчерашнего вечера.

 — А что сказал князь? — спросил я наконец.

 — Его светлость до сих пор не изволили выйти из своих покоев. Хотя дворецкий Козимо утверждает, что слышал храп из-за дверей, но войти не смог, так как дверь заперта изнутри. Он стучал, но ему не открыли.

 — Странные вещи происходят, — ответил я. — Вдруг князю опять стало нехорошо, поэтому он не открывает? Всё-таки вчера выпили немало, а это очень большая нагрузка на сердце. Знаешь что, я попробую забраться через веранду и проверю, в каком состоянии дон Пьетро, заодно спрошу, где Стефано.

 — Хорошо, Алессандро. Только будь осторожен, не поранься об оконную раму.

Окна веранды были закрыты, поэтому мне, к сожалению, пришлось разбить стекло массивным каблуком туфли, чтобы попасть в княжеские покои. Лучше бы я этого не делал. То, что я увидел сегодня во сне, ни в какое сравнение не шло с картиной, которая предстала мне в реальности.

Пётр Иванович, раскинув руки, лежал на спине поперёк кровати, а рядом, тоже поперёк, но только на животе и в противоположном направлении — наш друг-математик. Почему-то в голове вдруг возникла ассоциация с векторной алгеброй: надо же, если взглянуть на них с потолка, то прямо как два вектора — приблизительно одинаковы по модулю (оба где-то метр восемьдесят пять) и противоположно направлены. Хорошо ещё, что коллинеарны, и векторное произведение равно нулю! Да-а-а… Вот до чего доводят программиста алкоголь и склонность к абстракции!

На обоих из одежды не было ровным счётом ничего, а банные полотенца и стоптанные домашние туфли разбросаны по комнате. Рядом с кроватью лежал опрокинутый канделябр. Ёкарный бабай, теперь я всё видел в этом безумном восемнадцатом веке!

Вне себя от негодования я, стараясь не разбудить предка, начал трясти Стефано за плечи. Тот что-то промямлил и опять уснул. Ну нет, это уже ни в какие рамки не годится!

 — Стефано! Алё! Проснись, я сказал! — ещё раз тряхнул я певца за плечи. — Знаешь, сколько времени?!

 — Scusi, amico, я спать хочу, — пробормотал Стефано и предпринял попытку натянуть на себя одеяло. Значит, не хочешь по-хорошему? Набрав в рот воды из серебряного тазика — мне было плевать, мыли в нём руки или нет — я распылил ему в лицо. Только после этого сопранист начал приходить в себя. — Что происходит?

 — Это я тебя должен спросить, — со злобной усмешкой спросил я. — Ты как, окончательно с катушек съехал? Ты что себе позволяешь, вообще?! Как ты посмел?

 — Что посмел? Где посмел? — не понимал Стефано, приподняв голову и посмотрев в противоположную мне сторону. — О, Святая Мадонна! — в ужасе воскликнул сопранист, увидев спящего князя.

 — Тише ты! — прошипел я. — После твоей вчерашней реплики я уже могу ожидать от тебя всё, что угодно. Говори правду, у вас что-то было?!

 — Алессандро, ты что! Как можно! — чуть не плача, отвечал Стефано. — Если не веришь, можешь меня осмотреть. Но я, по крайней мере, ничего не чувствую.

 — Может, просто уже привык? — со злостью и негодованием предположил я.

 — Не оскорбляй меня. Я тебе не Сильвио Меркати, чтобы отдаваться всем подряд, — холодно ответил Альджебри.

 — Тогда можешь мне сказать, что забыл в княжеских покоях?

— Знаешь, я скорее отвечу, возможно ли степень, большую квадрата, разложить на две степени с тем же показателем, — усмехнулся сопранист-математик, но до меня только к вечеру дошло, что он имел в виду недоказанную на то время теорему Ферма. — Помню, мы вышли из предбанника, дошли до веранды… А дальше ничего не помню.

 — Пить надо меньше! — прошипел я. — Выглядишь, как старый шимпанзе, а ещё сопранист, называется!

На самом деле, Стефано с похмелья выглядел примерно как Каффарелли на карикатуре, на которой он с дурацким выражением лица восседает на пне.

 — На себя посмотри. Тебя вырубило ещё раньше нас, — заметил Альджебри.

 — Ну, тихо там! Что за базар?! — я вздрогнул, услышав хоть и хриплый с похмелья, но всё-же грозный голос князя.

Час от часу не легче! Сейчас, по-видимому, достанется всем.

 — Добрый день, Пётр Иванович, — с сарказмом, подчёркивая слово «день», поприветствовал я дальнего предка, но тот не ответил.

Приподнявшись на локтях, князь с недоумением уставился на Стефано, который от страха просто вжался в матрас, потеряв дар речи.

 — Синьор Альджебри, — строго обратился к математику князь. — Могу я узнать, что вы делаете на моей кровати?! — в этих словах уже было заметно явное возмущение.

 — Простите, ваша светлость, — заикаясь от страха и не понимая, что дальше делать, ответил Стефано, слезая с кровати и заворачиваясь в полотенце. — Я сам не знаю, как здесь оказался.