Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

Уроки танцев Даниил Петрович тоже проводил в халате, и делать замечания было бесполезно. Учитель из него оказался крайне жестокий, но методика его оказалась на удивление эффективной: к концу ноября я наконец-то научился танцевать аллеманду. Возможно, я бы не обращал внимание на эту вопиющую жестокость — подумаешь, подзатыльники! — если бы он проявлял её только по отношению ко мне. Но я не мог смотреть на то, как этот безумный балетмейстер бранит и бьёт собственную жену, которая, между прочим, ждёт от него ребёнка! Пётр Иванович, увидев это безобразие, при мне и Евдокии отходил его розгами, бросив страшную фразу: «Ты что?! Хочешь, чтобы она в третий раз потеряла плод?! Выкинет — выкручу тебе!»

Я пребывал в шоке и ужасе, созерцая эту сцену семейной жестокости, смотря, как Пётр Иванович с безразличным видом хлестал сына по спине и заднице, а тот лишь скрипел зубами от боли, не давая эмоциям выхода. Когда князь Пётр закончил экзекуцию и вышел из помещения, я едва сдерживался, чтобы не подойти к Даниле, на спине которого проявились капли крови, и не утешить. Но я не знал, как это сделать, поэтому просто бросил ему взгляд, мол «не падай духом».

Наступила вторая неделя поста, и я с нетерпением ждал новостей от своей Доменики. Шутка ли! Прошло столько времени, а в пользу успешного зачатия ничто не свидетельствовало. Но вот когда у моей возлюбленной, прекрасной супруги наступила очередная фаза под названием «я самый больной в мире человек», я понял, что наша безумная авантюра завершилась безуспешно. Мы, то есть, я — придурок-кастрат Александр Фосфорин и неопытная, воспитанная с «виртуозами» и лишённая любой информации по поводу естественных процессов, Доменика — не смогли зачать ребёнка, воспользовавшись биоматериалом Петра Ивановича. И теперь нам предстоял неприятный разговор на эту тему, возможно и с подзатыльниками.

В течение поста обращаться за помощью к князю было бессмысленно, вряд ли он согласился бы в это время предоставить нам очередной бокал с драгоценным сырьём. Поэтому я, несмотря на то, что продолжал работать над машиной времени, больше не торопил свою возлюбленную и своего предка, планируя вначале добиться какого-либо результата, а потом уже совершать безумные поступки. А успехи мои, надо сказать, пока что оставляли желать лучшего, и я изо всех сил старался не показывать вида, когда впадал в жуткое отчаяние.

Ещё одной проблемой было то, что Данила и Гаврила, столь же любопытные, как всем известная Варвара, в какой-то момент начали меня допытывать насчёт моей первой ночи, насчёт отношений и моего физического состояния. Я им честно сказал, что соитие имело место, но зачать не получилось, поскольку это вероятностный процесс. На что получил ответ от Гаврилы: «Так ясен пень — после бани и не получится!» — а Данила ему возразил, сказав: «Ты что? Мы ж с Евдокиюшкой как раз в бане нашего Сашку-то и затеяли!» Да уж, по всей видимости, у этой эпатажной супружеской пары особая любовь к «горяченькому». «Ничего, Сашка, не падай духом. В любом случае можешь на нас рассчитывать!» — «приободрил» меня Гаврила.

Честно, я был просто в шоке от их горячего участия в моей личной жизни. Им что, своих жён и крестьянских девушек не хватает, которых, к слову, у обоих был целый гарем! Вот привязались же все к моей Доменике, скоро, я так полагаю, очередь под дверьми спальни к ней выстроится! Об этом я ей и сказал одним поздним вечером, видя, что она расстроена результатом:

 — Доменика, не переживай. Если дон Пьетро откажется нам помочь второй раз, то можно будет обратиться к Даниэле или Габриэле. Выбирай любого, — с улыбкой предложил я, на что получил такой взгляд, от которого стало страшно.

 — Я тебе кто?! — гневно воскликнула Доменика. — Куртизанка с набережной Тибра?!

 — Прости. Я просто так предложил, — виновато ответил я, чувствуя, как меня с двух сторон грызёт совесть — по поводу моего ужасного предложения с одной стороны и по поводу моей физической неполноценности с другой. — Они сами изъявили желание помочь.

 — Пусть «помогают» своим супругам и любовницам, — холодно возразила Доменика. — Скорее, я отдамся старому князю, зная, что многим ему обязана, чем вот этим… чудовищам.