Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

Я вышел из комнаты подавленный и, на чём свет стоит, ругал себя за невыполненное обещание. Что ж, ну не умею я с людьми работать, я ведь ещё в школе, сдавая тест на определение способностей, наряду с высокими результатами по пункту «работа с техникой» и «работа с текстом», показал нулевые результаты в области «работы с людьми».

— Как прошли переговоры? — с участием спросил маэстро.

— Что я могу сказать? Run-time error, что в переводе с английского означает: «задание провалено»*.

— Ох, всё-таки отдам я её в монастырь! — вздохнул композитор.

Тем временем ночь спустилась на Рим. Ни одного фонаря, ни света фар проезжающих мимо автомобилей, к которому я привык в своём «старом добром» двадцать первом веке. Кромешная тьма, разбавленная разве что блёклым светом из окон домов.

— Досиделись, — проворчал Доменико. — Придётся теперь на ощупь добираться до дома.

— Зачем же? Можете остаться на ночь, — предложил маэстро Альджебри.

— Нет, мне надо домой, в мою тёплую кроватку! — театрально воскликнул Доменико.

— Ну да, а утром нас не найдут и сообщат в Капеллу, что очередные солисты повесились, — несмешно пошутил я.

— Синьор Фосфоринелли, вы тоже не верите, что вероломный сопранист Прести, так сказать, добровольно ушёл?

— Нет, синьор, не верю. Этому нет никаких доказательств.

— В любом случае, я ухожу домой, — бросил Доменико и накинул плащ.

— Никуда ты не пойдёшь, — резким движением я сдёрнул плащ с Доменико. Певец обиделся.

— Алессандро, не надо решать за меня. Я не смогу спать в чужом доме.

— Вы ещё подеритесь! Как не стыдно ругаться, синьоры! Я предоставлю вам обоим гостевую комнату, и вас никто не побеспокоит.

— Я не буду спать в одной комнате с Алессандро, — запротестовал Доменико. И я понимал, в чём дело.

— Это твои проблемы. Но тебя никто не заставляет, — равнодушно ответил я. — Могу вообще на диване в гостиной…

— Ну нет, никаких диванов в гостиной! Так и быть, Доменико будет спать в отдельной комнате для гостей, а Алессандро… Вы не против переночевать на диване в комнате Стефано?

— Нет, конечно. Если сам Стефано не против.

— Я не против, — ответил появившийся в дверях Стефано Альджебри. — Более того, я сам могу поспать на диване, а нашему гостю предоставить кровать.

— Мне без разницы, — честно ответил я. — Мне всё равно где спать, хоть на стульях.

— Тогда договорились.

Наконец, уговорив Доменико остаться ночевать в чужом доме, я поднялся в комнату Стефано. Сопранист в одной лишь белой рубахе и шёлковых панталонах сидел за письменным столом и что-то сосредоточенно записывал.

Подойдя поближе, я увидел, что весь лист исписан формулами, отдалённо напоминающими уравнение колебания струны, но всё же далёкими от современной записи: в нём не было зависимости отклонения от временной координаты. Просто потому, что никто пока не додумался продифференцировать одну и ту же функцию по двум разным переменным. Эпоха уравнений в частных производных ещё не наступила.

То, с каким увлечением и азартом Стефано Альджебри решал поставленные отцом или взятые из популярных научных журналов задачи, вызывало несомненное восхищение. Этот человек обладал исключительным абстрактным мышлением, возможно, со временем он стал бы учёным с мировым именем. Но, к сожалению, ничего нового он за свою жизнь, видимо, не изобрёл, и его имя затёрлось в веках. Как бы то ни было, это был человек, буквально, повёрнутый на математике, пропагандировавший рекурсивный подход «решать задачи для того, чтобы решать задачи». Результаты его мало волновали, важен был сам процесс.

Не таким человеком был его брат, Карло. Обладавший, скорее, практическим, конкретным мышлением, Карло Альджебри специализировался на создании театральных машин и изобрёл множество оригинальных, но, по сути, бесполезных конструкций. Тем не менее, его работы довольно часто использовались в постановках.

Никколо Альджебри иногда посмеивался над младшими братьями, называя их законченными технарями. Сам архитектор, несмотря на свой технический склад ума, считал, что для настоящего творца необходим некий порыв, вдохновение, так сказать. Точно такой же позиции придерживался, спустя сто лет, великий Вейерштрасс, сильно ругавший молодых математиков за отсутствие фантазии.

— Кто здесь? — Стефано поднял голову, бросив на меня отрешённый взгляд, но затем вновь погрузился в размышления. — А, Алессандро, ты.

— Отвлёк, извини, — я отошёл от стола не некоторое расстояние.

— Ничуть. Возможно, мне даже понадобится твоя помощь. Дело в том, что недавно я увлёкся также и физическими явлениями, а именно колебаниями струн. И решил внести свою лепту в исследование.

О, как же мне хотелось сейчас сообщить Стефано, которого я посмел перепеть сегодня вечером, верную формулировку, предложенную д’Аламбером. Но потом наступил себе на горло: кто я такой, чтобы воровать у французского учёного формулу, выстраданную энным количеством бессонных ночей? Извини, Стефано, но в данном случае я не имею права тебе помочь.