Прогресс

Часть наша воинская была по саперной части В.Ч. 62972. Мосты наводили, переправы делали. Кое-что разминировали, а потом я на дембель пошел, а мои пацаны в Афган отправились полным составом. Вся рота осталась за пределами достигаемости. До сих пор никто не пишет. Только прапору тыловому я свитер мамкин все равно не прощаю, хоть и бита его рожа была впоследствии.

Зато офицеры были настоящие кремни. Летехи никудышные, жалковато их, а ротный – мастер. Старшина роты – дед золотой. Отец родной – все добудет, придумает и накормит под завязку. Если кто проштрафится или что не так – единственное ругательство было – «Еж твою мать нехай». Помню, как мимо Москвы проходили на эшелоне. Мне, как партизану, удалось домой отзвониться, что будем там-то в означенном месте.

1978 год. Кругом враги, а мы в Подмосковье. Выскочил из телятника, подлетел в будку на перроне, кто откажет солдату. Эшелон долго стоял, а как дозвонился он пошел. Догнал я свой телятник, получил свое: «Еж твою мать нехай», – и улеглись спать, в матрацы уткнувшись. Два слова маме сказал, а как будто дома побывал.

Маневры были показательные с участием иностранных гостей. Все проходило гладко. Мосты наводились, войска проходили. Вдруг вызывает меня спецотдел. Перемотал портянки, воротничок подшил. Захожу в командирскую палатку. Меня сразу под ружье и рассупонивают. Стою в кальсонах, и колотить начинает дрожь в коленках. Ничего не могу сделать. Жарко, а коленки дрожат, но руки в порядке, а в голове уже созрел план действия: того, который справа, завалю с разворота, левым сапогом придавлю по рылу, даже не хрюкнет, этот салага автомат за цевье одной рукой держит, выхвачу – и так отдаст, третьему прикладом снизу и бежать сподручней, чем в дисбате париться.

Взялся слева за ствол ближнего часового, якобы равновесие потерял, уже разворот направо пошел бы, но выходит старшина без порток и протягивает мне свои тренировочные штаны. Ну и рожи у нас были, наверное, потому что ржали потом долго над тем вариантом побега.

«Надевай, ёж твою мать нехай. Родительница твоя видеть вас желает, чтобы затемно в гражданке на электричке домой сгонять».

Надеваю старшинские портки в сапоги поверх портянок, вскакиваю, вылетаю из палатки – там мама с папой дожидаются.

Мы успели домой сгонять на пару часов и к шести утра вернуться. Старшина за все в ответе. Он первый был в Афгане, потому что старший, а кто последний – неведомо, потому что тем наукам тамошним нас не очень-то обучали, и, если кто скажет обратное, пусть бросит в меня гранату. Только я увернусь и загрызу этого мерзавца, а этому мы обучены.

Мы слагаем с себя все проклятья.

Представляя российскую рать,

Не враги мы для вас и не братья,

И не просто едреная мать.

Мы китайцам устроим причастье.

И сирийцам дадим под хурму.

Мы навалим вам до смерти счастья

И добавим на том берегу.

Мы широкие наши объятья

Рассупоним на каждом лугу -

Мы враги, или все люди братья?

Одного я понять не могу.

Байки из колодца несутся за поездом, опережая мысли, и встречают нас молодыми бабушками и картошкой с укропом на каждом полустанке Великой некогда Державы. Венечка загрустил на своем полустанке, как вдруг навалился на лавку здоровенный мужик и стал говорить сам с собой, шевелить пальцами, как будто хотел ухватить что-то, потом ловил это и терял тут же, после чего находил и ронял. Венечка подсел поближе, достал заветную и протянул человеку. Он отодвинул то, что предлагалось, взял Венечку за грудки и уставился в глаза. Он был в вязаном свитере, совершенно новых рваных штанах и не по фасону в странных штиблетах. Он потер ногу об ногу, слегка съежился и уронил одну только фразу:

– Так Вы хотите услышать дальше…

В падении этой фразы не было звука, не было даже движения, он просто приблизился на какое-то расстояние и отодвинулся обратно. Ветерок слегка прошептал по веткам и замолк в глубине кустов, куда Венечка только что собрался отправиться по нужде. Нужда отпала, а ветерок снова вылетел из пространства, влетел в одно ухо и вылетел из другого, после чего завис над макушкой и стал долбить по темечку. Венечка смахнул его обеими руками, но долбежка не прекращалась. Послышались звонки трамваев, голоса кондукторш, бесконечные гудки редких автомобилей, брямканье кремлевских курантов и тихая сталь Москвы-реки, поедающая в себе последние льдины нынешнего времени.