Прогулка под деревьями

В сущности, Жакоте делает вещь для поэта редкую и почти небывалую — он ставит под сомнение свой поэтический дар, поэтический опыт, и в первую очередь — умение «мыслить образами». Вот обычное для него утверждение, следующее за поэтическим взлетом (в данном случае за описанием «ускользнувшей реки»): «И хотя эти образы явились не сразу, а по размышлении, потому что находить образы легко, они обладают для нас очарованием, даже если не являются точными…» Но имеет ли подлинную ценность неточный, пусть даже прекрасный, образ? Поэт иногда позволяет себе идти навстречу вдохновению, первой, непосредственной реакции (и в конце концов именно таким образам он отдает предпочтение, но уже на новом уровне понимания предмета поэзии), но почти сразу и почти всегда «спохватывается» и отвергает сказанное. Отрицая собственную способность дарить миру образы столь же легко и естественно, как дерево дает плоды, поэт тем самым ставит под сомнение и ценность «поэтического гения», столь важного для романтиков. «Прогулка под деревьями» и «Элементы одного сна» ставили перед собой еще одну цель — «очистить внутренний взор», освободить дорогу «истинным образам» — тем, что даются «по благодати». Благодаря предшествовавшим «методическому сомнению» и «стиранию» своего «я», а также открытию японских хайку (поэт рассказывает об этом в последних главах «Прогулки») ему открываются «ослепительные мгновения» «Мотивов» (1961–1964, сборник опубликован в 1966-м). Эти стихи создавались «без усилий», писались почти набело. Разумеется, Жакоте не пытался имитировать жанр, он подражает не букве, а духу, и, главное, эта форма совпадает с его внутренним желанием уподобить слова мимолетному просвету в облаках: «Ах! Однажды и я обрету такой живой и певучий язык, чтобы взвиться жаворонком и царить там в поэтическом ликовании! Неодолима наша тяга к облачным просветам!» В этой книге достигается чудесное равновесие «между светом и смертью» (благодаря мощному явлению «первого из сотворенных богов» — Эроса (Парменид)), между пределом и беспредельным, болезненная привязанность и страх одолеваются новой, светлой ступенью отрешенности, происходит чудесное «просветление» всех чувств. При этом загадка света, парадоксальной «прозрачной глубины» продолжает упорствовать. Но за этим стремлением стоит еще одно, главное — преодоление косной материи, апокатастатическое преображение мира (зримую картину этого преображения мы обнаруживаем в прозе, озаглавленной «Деревушка», из книги «Спустя много лет»).

То же самое заветное стремление сохраняется и в более поздних книгах. «Труд поэта» — это труд по «воскрешению мертвых» (для Жакоте он состоит не в магии фараоновых гробниц, а скорее в светлом сиянии картины Пьетро делла Франческо «Крещение Христа»), но происходящий здесь, в самой глубине материи. Именно это — но каждый раз по-своему — становится темой книг «Через сад», «На страницах зелени» (книги, безусловно, «райской», если видеть в книгах Жакоте сменяющие друг друга периоды отчаяния и надежды), «Спустя много лет». Целебные травы, цвета, которые лечат, просветляют зрение и ум, преподавая «уроки» — смирения, терпения, высоты. Например, цветущая верхушка садовой мальвы устремляется ввысь, «бросая вызов ржавчине листьев», а аромат мартовской фиалки проделывает «в непрозрачной толще времени темный бархатистый туннель», по которому дух устремляется «на озаренный простор».

Прозаические заметки о России свидетельствуют не только о глубоком знании русской культуры, но и об особом месте, которое она всегда занимала «на востоке сердца» поэта. Например, он не раз упоминал о воздействии творчества Достоевского на становление его собственной поэтики и размышлял о том, какую роль могли бы сыграть произведения русской литературы (наряду с другими значительными произведениями искусства, «где доминируют христианские образы», — музыкой Баха, Шекспиром, Сервантесом) для преодоления «давнего и затянувшегося вырождения, оскудения Слова, некогда мятежного и свежего». Но главное — это, конечно, столь дорогая для поэта идея воскресения, восстановления мира (после всех видов гибели), возрождения рая.

К этой основной задаче можно добавить и другие (из нее вытекающие): писать для того, чтобы собирать воедино рассеянные частицы радости, «которая когда-то давно взорвалась, словно внутренняя звезда, и осела в нас в виде пылинок», и еще для того, чтобы провожать в последний путь мертвых («Уроки», «Песни из глубины», «Пустая лоджия», «Трюинас, 21 апреля 2001» и др.) близких, друзей, находя для этого единственно возможные и почти не выговариваемые слова.

В коротком послесловии трудно охватить все содержание этой большой и многоплановой книги. Но пусть стихи и проза Филиппа Жакоте говорят сами за себя.

Арина Кузнецова