– В песках нет истории, есть только чреда событий, – не отступал мистер Дю. – Я провел здесь двадцать лет и знаю, о чем говорю. У бедуинов нет исторического времени. Просто нет, и все. Есть только циферблатное время. Между двумя событиями находится лишь отрезок циферблатного времени. Это понятно?
– Понятно. Истории нет.
– А прошлое есть? – спросил я.
Мистер Дю удивленно уставился на меня, как будто до сих пор считал меня глухонемым.
– Прошлое как бы есть, – его голос потерял былую уверенность. – Но пустыня снимает психологическую потребность в прошлом. А значит, его нет.
– Тонкое замечание, – согласился я.
– Если историческое время в пустыне только иллюзия, – подала голос волонтерка, – то, что имеет значение?
Мистер Дю окинул ее снисходительным взглядом, но промолчал.
– Ничего, – ответил за него археолог. Он явно не хотел вступать в разговор и поэтому говорил, растягивая слова. – Если нет истории – нет ничего. А прошлое можно прокрутить назад, как фильм на старом кинопроекторе. Не верите?
Я ответил за всех:
– Почти верю. Можно после ужина на вашем аппарате проверить одну мою догадку?
– Буду очень рад.
Я начал делать выводы. В отношении археолога все более или менее понятно. Он, конечно, немного «того», но может пригодиться. Как здесь оказался Мурид, тоже понятно. «Космополитическая элита бедноты» на исламский манер. Ни гроша в кармане, а ездит по мусульманским странам в поисках божественных откровений. Интересно, кто ему оплачивает отель? С мистером и миссис Гилберт тоже ничего не понятно. Они могли бы жить в пятизвездочном отеле. Волонтерка, судя по всему, изучает арабский язык. Араб совсем непонятен. Остается мистер Дю. Что он тут делает?
Ужин закончился. Мы поднялись со своих мест – общий разговор все равно подошел к концу. Хозяин вытер губы салфеткой и бросил ее на стол:
– Прошу всех в гостиную пить кофе.
За чашкой кофе я внимательнее рассмотрел миссис Гилберт. У нее были приподнятые каштановые волосы, продолговатое лицо и фигура с округлыми формами, как у моделей из каталога дамского белья.
После кофе все разошлись. Мы с археологом пошли к нему в номер. Он действительно был не от мира сего: наспех накинутая куртка, торчащий спереди из штанов край рубашки, расшнурованные ботинки.
По дороге я прихватил из своего номера осколок кувшина и египетскую косметичку.
Археолог вытащил из секретера какое-то устройство и включил его в сеть. Оно зажужжало, потом появился тонкий световой луч. Археолог направил его на внешнюю поверхность стоящего на письменном столе глиняного сосуда, в котором он, судя по всему, тушил сигареты. В динамике раздались шорохи, потом протяжные звуки. Потом все смолкло.
– Этот старый сосуд сделан на гончарном круге. Во время работы гончар пел песню, и звуковые колебания через кончики палацев перешли на поверхность сосуда как на пластинку.
Все это меня не очень впечатлило. Но я старался быть вежливым.
– Меня больше интересуют древние отпечатки пальцев. Если вы можете уловить звук, то, наверно, можете снять и отпечатки пальцев.
– Наверно, можно, но я этим не занимаюсь.
– Вот два отпечатка: на кувшине и на косметичке. Тот, который на кувшине, очень плохой. Вы можете подтвердить или опровергнуть их идентичность?
– Попробую.
Он направил луч своего аппарата сначала на косметичку, потом на кувшин и уставился на экран компьютера. Прошло минут пять.
– Да, это один и тот же отпечаток, – археолог заметно воодушевился от неожиданно открывшихся возможностей своего аппарата. – Не хотите послушать голоса?
– Хочу.
Он стал водить лучом по поверхности моего кувшина. Через минуту действительно раздался шорох, который вряд ли в здравом уме можно было принять за человеческий голос. Но дальше произошло то, от чего волосы встали дыбом. На фоне шороха появился членораздельный звук.
У меня возникло легкое головокружение. Образы возникали сами собой, один за другим, так бывает, когда едешь по серпантину дороги и одна радиостанция вдруг перекрывает другую.
Я посмотрел на археолога, уткнувшегося носом в экран компьютера. Глаза его горели.
– Невероятно, невероятно. Такого чистого звука я еще никогда не получал, – он встал, снял рубашку, обнажив свою довольно хилую грудь, закурил еще одну сигарету и нервно откашлялся.
– Что дальше? – спросил я в раздражении.
– Не знаю, – ответил он, потирая от волнения губы и пялясь на экран. Я щелкнул пальцами перед его носом, чтобы привлечь внимание:
– Запишите мне произнесенные слова.
– Уже записал. Вот смотрите, – он повернул ко мне экран.
Я увидел три слова, написанных латинскими буквами.
– Что это значит?
– Откуда я знаю. Может быть, ничего. Спросите у египтологов.
– Фонетика древнеегипетского языка неизвестна. Мы не знаем, как произносились слова.
– Но есть же коптский язык. В столовой нам прислуживает красивая девушка. Ее зовут Джанта. Она – копт. Спросите у нее. В коптском языке присутствуют огласовки, которые ученые используют для реконструкции звучания некоторых древнеегипетских слов.
– Как бы там ни было, примите мою благодарность.
Я записал слова на клочке бумаги и вышел в коридор.