Прогулка за Рубикон. Части 1 и 2

В ногах первого ряда сидела прыщавая рыхлая толстуха с пегими волосами, типичная скандинавка. Час назад она донимала меня вопросом: что будут делать живущие здесь русские, когда Латвия вступит в НАТО? Я мычал, мычал, а потом выдал, что натовским солдатам здесь лучше не появляться, особенно в барах, потому что там им набьют морду. За что? Просто так. Она, конечно, ничего не поняла. Потом мой взгляд остановился на китайских журналистах, сидящих плотной группой. Вот уж действительно на ком взгляд отдыхает. Я улыбнулся Ай Шену и приветственно помахал ему рукой.

Следующую минуту я боролся с телеоператором, не позволяя ему светить телекамерой снизу. Но именно это он пытался сделать. Я наклонил голову и слегка повернул ее в сторону от окна. Чтобы не застыть в образе Сфинкса, мне пришлось варьировать руками, то опирая подбородок на сомкнутые ладони, то подпирая голову кулаком у виска. Эта незримая дуэль продолжалась несколько мгновений, пока оператор понял, что жертва ускользнула.

Модератор сочно обрисовал основные вехи нашей карьеры, назвав Мариса демократом, а меня коммунистом. Надо же! Ублюдок! Я не имел ничего общего с партией все двадцать лет своей сознательной жизни. И вот теперь, когда передовой отряд строителей коммунизма дал деру, мне тут отдуваться за всех. А чего я, собственно, хотел?! Чтобы меня представили, как умного, образованного человека, думающего не так как все?

Правильнее было бы представить меня как политического художника. Только в искусстве ценится одиночный протест.

Модератор еще что-то сказал, и я поймал себя на том, что киваю. Надо попридержать голову. Как бы мой нервный тик не приняли за знак согласия.

Марис с видимым удовольствием вкушал неповторимость исторического момента. Получив слово, он принялся излагать официальную точку зрения Народного фронта. В отличие от него я мог говорить все, что хочу. Свободен, наконец-то свободен[54].

Половина присутствующих в зале журналистов не совсем понимали, где находятся. По крайней мере мне так казалось. Раскрыв рты, они слушали сказку о двухвековом пути маленького и всеми обижаемого латышского народа на землю обетованную. Я почти физически ощутил чистоту рек и озер, шум сосновых лесов, экзотику хуторов, женский изгиб песчаного пляжа, свежесть омытых дождем уютных городков. Сейчас Марис скажет, что пришел русский Иван и все испортил. Точно! Он так и сказал: «Свидетельств о злодеяниях советов, появившихся за последнее время, вполне достаточно для нового Нюренбергского процесса. Для Латвии, как и для всей Балтии, Вторая мировая война еще не закончилась». Во как!

Мои раздумья были прерваны громом аплодисментов, сквозь которые пробивалась финальная фраза: «Независимая Латвийская Республика будет восстановлена завтра, и этому уже никто не сможет помешать»!

В животе возникла пугающая пустота.

И тут я получил слово. Волнение переместилось из области желудка в колени, потом в пятку левой ноги и… пропало. Я сощурил глаза, придвинул один из микрофонов поближе к себе и произнес еще непривычные для себя слова – «дамы и господа»:

– Господа! Я не думаю, что мировое сообщество согласится с пересмотром итогов Второй мировой войны. Нюренбергский процесс определил, кто агрессор, а кто жертва, и сделал это раз и навсегда. Народный фронт скоро свернет себе шею, оглядываясь назад. Уже началась третья мировая война, а для него еще вторая не закончилась.

В зале повисла гробовая тишина, прерываемая редкими смешками, и я заговорил быстрее, чтобы все сказать, пока публика не опомнилась.

–Господа! Я согласен, что моему народу нанесена тяжелая историческая травма. Но будущее в реляциях Народного фронта не внушает мне оптимизма. Мы не только не знаем, куда идем, но и откуда.

Завтра будет провозглашено не новое государство, а восстановлено старое. Так называемая Первая Республика. Но прошлое и настоящее – слишком разделенные миры, чтобы так просто вернуться назад. Кроме того, Первая республика была злым этнократическим государством. Если использовать его в качестве объекта для подражания, то независимая Латвия не сможет стать демократией по определению. Нет ничего более опасного для новой истины, чем старое заблуждение.

В зале, наконец, зашумели.

– Я каждый день слышу, что в маленьком государстве легче навести порядок, чем в большом. Но тогда государственную независимость надо дать хутору, ибо там навести порядок еще легче.

Эта мысль кому-то не понравилась. Несколько латышских журналистов вскочили на ноги. Я продолжал:

– То, чего добивается Народный фронт, – не суверенитет. Латвия неизбежно превратится в провинцию другой империи, – по залу снова прошел шум. – Мы превратимся в жалких просителей дешевых европейских кредитов. Поэтому я хочу знать: какова цена вопроса? Стоит ли менять Москву на Брюссель?