– Есть. Ты и я. Правда, в тебе я не очень уверен. Шутка.
Мы опять помолчали.
– Девять из десяти революционеров – это всегда осведомители, – сказал Костя. – Интересно, почему революции все же случаются.
– Тебе лучше знать. Ты же историк. Но почему революция?
– Эта революция по отношению к предыдущей революции. Особенно по масштабам абсурда.
– Говорят, на набережной завтра соберется миллион.
– Что такое миллион? Единица и много-много нолей.
Я подтолкнул Костю плечом:
– Грех глумиться над эстетикой свободы.
До нас долетели яростные выкрики и захлебывающийся клекот мегафона. Я снова выглянул наружу. Там все еще колыхалась огромная толпа. Сквозь нее испуганно, по одному, пробирались депутаты фракции «Равноправие».
– Что будем делать? Отсюда не выбраться, – вздохнул Костя.
– Надо выбираться. Марсо никогда не поверит, что я всю ночь защищал всеми плюнутую советскую власть. Пошли!
В этот момент к нам подошел незнакомый мужчина. Он был на полголовы выше меня и шире в плечах.
– Уходим через парадный вход, – незнакомец говорил на чистом русском языке и был совершенно спокоен. – Держитесь вплотную за мной.
Мы переглянулись и подчинились.
Воздух снаружи был пропитан неконтролируемым буйством. Со всех сторон выкрикивали мое имя. В какой-то момент я подумал, что закончу день на фонаре.
Однако незнакомец уверенно шел сквозь толпу, как будто ее и не было. Значит, кто-то все же контролирует ситуацию. Это обнадеживало.
Толпа расступалась и смыкалась за нами.
Марсо сидела в кресле и говорила по телефону.
«Он вообще ничего не делает по дому! Он просто не способен на это. У него голова работает по-другому, чем у всех остальных. Он в своем мире. Он даже ничего слышит. Вечно витает в облаках, правда, время от времени вынужден возвращаться, но не часто. И на меня матом. Пока не услышишь, не поверишь. Все, явился, надо идти его кормить».
Положив телефонную трубку, Марсо подошла ко мне и обняла за шею:
– Ну что, навоевался?
– Ты права: я ни на что не способен.
– Видела тебя по телевизору. Не знаю, какие там приемы у этих телевизионщиков, но твоя очкастая физиономия блестела на всю страну, как сальная тарелка, поставленная на ребро под лампу.
– Неужели я так плохо выглядел?
Марсо пожала плечами и села на тахту, подобрав под себя ноги.
– Ладно, не буду тебя расстраивать. Та сторона выглядела еще хуже. Но чего ждать от тех, кто пришел с выпаса…
– Тоже мне, аристократка! Там половина моих однокашников и коллег по университету.
– Вот я и говорю.
– Чем я-то тебе не понравился?
– Всем! Ты говорил заумно. И вяло. Никого не воодушевил. Ты все время что-то объяснял. Не знаю. Ты был похож на профессора математики, который безуспешно борется с патетикой тупого студента. Я, конечно, дура, но мне кажется, что политика так не делается. Нужен лозунг. Простенький такой, глупейший лозунг. Как у Народного фронта «Не дадим русским съесть латвийское масло!» Отлично! Супер! А ты? Рыночная экономика такая и такая – бу, бу, бу. Куда вы свое масло денете – бу, бу, бу. Да плевать! Латыши хотят рискнуть, довериться провидению. Они говорили о высоком. А ты? Никаких восторгов души. Куда делся твой романтизм? Ты стал занудой. Всех учишь. Хотя, что я говорю. Что бы ты ни делал, всегда получается лекция.
– А что я должен был сказать?
– Ты должен был сказать: засуньте это масло себе в задницу!
С присущим ей инстинктом Марсо опять спасала меня от самого себя, превращая все, что я делаю, в труху.
– Ты согласился возглавить фракцию «Равноправие»? – осторожно спросила она.
– Нет.
– Хоть одна хорошая новость за весь день! – в ее голосе прозвучала неподдельная радость. – Тебе надо думать не об этой идиотской фракции, которая без тебя не может даже через губу переплюнуть, а о семье.
– Ну, началось!
– Нет, ты послушай! Ты изображаешь оппозицию. Создаешь иллюзию сопротивления. Играешь в какую-то дурацкую игру. Я знаю, ты заварил всю эту кашу из-за своего дурного характера. А у остальных очень нехилые планы. Начальниками хотят стать. Разъехаться по заграницам. Сволочи!
Я закрыл глаза и прикрыл их ладонью.
– Неужели ты не видишь, что я стараюсь не перегибать палку. Ради тебя и дочери.
– Спасибо и на этом. Все, заканчиваем. Иди есть.
Я сел за стол. Марсо поставила передо мной дымящуюся тарелку риса, на поверхности которого виднелись разноцветные пятнышки овощей.
– А что у тебя? – мой вопрос прозвучал насквозь фальшиво.
– Какая разница? Ты же у нас кормилец. Вот и скажи, как жить дальше? Денег больше нет.
Я набил рот рисом, чтобы не говорить. Единственное, чего Марсо не умела делать, – это возвращать мне подорванную веру в себя. Ее постоянные: «Я верю в тебя!», «Ты можешь все!» – меня всегда только раздражали.
– Я очень устал и хочу спать. Завтра опять сумасшедший день.
– И кто в этом виноват? Когда ты истратил все наши деньги на предвыборную кампанию, я думала, что ты отдаешь себе в этом отчет.
Я посмотрел на дно своей чашки:
– Ради бога, не надо ничего говорить! Час ночи. Дай покой!
– Это я не даю покоя?! Ты бы посмотрел на себя! Сам успокойся.