Проявленная фотоплёнка (СИ)

— Дурочка. Я не могу совсем не смотреть на тебя, — мягкая улыбка озарила губы. — Почти год не видел. Соскучился. А ты, как обычно, драться со мной собираешься. Прекрати, — так спокойно он всё это проговорил, что Женька на какое-то время удивлённо оцепенела, потеряв дар речи. Под горячими пальцами бился ровный пульс спортсменки.

— Ты чего?

— Ничего. Соскучился, говорю, — стал на полшага ближе.

— Ммм, — неоднозначно промычала и потупила взгляд.

Воронцов терпеливо ожидал ещё какой-либо обратной реакции, но мог видеть только опущенные ресницы и упрямо поджатые губы. Сегодня первый и, наверное, единственный день, когда у них появилась возможность остаться наедине: без многочисленных родных Васнецовой, без Веника и всех тех, кто так усиленно не позволял им такой роскоши, как общение тет-а-тет.

— Хотя бы ради приличия соврала, что тоже скучала, — разжал девичье запястье и убрал ладони в карманы джинсов. Чтобы не было больше соблазна прикоснуться к манящей бархатной коже.

Женька потёрла руку в том месте, где только что были пальцы Дениса, и осмелилась поднять глаза. К большому удивлению, увидела на губах еле заметную улыбку и что-то такое в глубине каре-медовой радужки, отчего мурашки непослушно разбежались по загорелой коже. На закатном солнце Воронцов был особенно притягательным и каким-то потрясающе настоящим, не напускным. Не было дурацкой слащавой улыбочки и ни одной из тех масок, которые он так часто примерял на себя.

— Зачем? — голос предательски хрипит. — По тебе, вон, сколько девочек скучали… На радио звонили. Ждали, когда в эфире вновь зазвучит голос «самого обаятельного ди-джея на свете», — очень похожу передразнила одну из слушательниц радио «Активного». — Разве тебе нужна ещё одна девочка, которая тебя ждала?

— Нужна. Я же тщеславный, Васнецова. Ты же так, кажется, говорила. Или забыла? По мне, чем больше, тем лучше, — снова шутки, от которых самого почему-то тошнит.

— Дебил, — становится даже обидно, что на секунду почти позволила себе слабость и, чуть было, не выговорилась ему.

— Заслуженно, — щурится и поворачивается немного вбок, чтобы солнце не мешало смотреть на неё. — Уверена, что не хочешь сказать мне ничего, кроме грубостей?

Женька с ответом не медлит, не позволяя себе даже на секунду предположить, что может быть с ним откровенной.

— Нет. Не хочу. Просто помоги мне с яблоками. Ты, помнится, первый рвался на дачу.

— Рвался, — усмехается, забирая из её рук сочное яблоко и кусая его прямо так, даже не протерев.

— Дурак. Нужно помыть.

Кудрявый брюнет лишь равнодушно отмахнулся и подставил лицо вечернему солнцу, прикрыв глаза. И без того бронзовая от загара кожа, казалась ещё темнее и золотистее. Васнецова невольно засмотрелась. Нельзя сказать, что Денис сильно изменился за последние полтора года. Но стал шире в плечах, слегка возмужал, в глазах появился какой-то совершенно другой блеск — без хитринки, честный, взрослый. Он уже три месяца как вернулся, а они только сейчас остались одни. Даже не верится.

— Сан Саныч спрашивал, когда ты на радио вернёшься.

Парень приоткрыл один глаз, лукаво посмотрев на бывшую напарницу.

— Думаешь, стоит? Меня родители в Уфе ждут. Обещали квартиру подарить.

У девочки с пшеничными волосами, развевающимися на тёплом вечернем ветру, сердце неожиданно затрепыхалось как птица, запертая в клетке. Что он такое говорит, какая Уфа? Он же… Да как он…

— Квартиру? Классно, — натягивает на себя напускную улыбку, стараясь перекрыть ей тихую грусть и совершенное непонимание в глазах.

— На новоселье приедешь? — усмехается, облокачиваясь о широкий ствол соседней яблони. Сок вновь надкушенного яблока покрывает тонким слоем сиропа губы.

— Нет. Зачем оно мне нужно, — ворчит и отворачивается к дереву, с которого недавно срывала яркие плоды. Глаза почему-то слезятся от ветра, который принёс с соседних дач запах едкого дыма.

— Вот это поворот. Васнецова, ты мне друг или кто?

— Или кто, — еле слышно шепчет скорее себе, чем ему. Берёт ящик с яблоками и собирает туда плоды, опавшие с дерева на местами пожелтевшую траву.

— Эй, — дожёвывает яблоко и выкидывает огрызок за забор. — Ты чего себе под нос бормочешь? Как тебя только с такой дикцией на радио взяли, интересно? — смеётся и, забирая переполненный ящик из девичьих рук, ставит его на землю. Разворачивает спортсменку лицом к себе и, к удивлению, отмечает, как лихорадочно блестят серо-зелёные глаза.

— А вот и взяли. Тебя забыли спросить, — сердится на него, понимая, что плохо получается скрыть тревогу, охватившую от его слов о доме и об Уфе.

Воронцов смотрит серьёзно, словно прямо в душу заглядывает. Что ты там хочешь увидеть, Денис? Радужка каряя тёплого медового оттенка.

— И чего ты так злишься? — спокойно интересуется, ещё сильнее заставляя нервничать девушку напротив.

— Потому что ты потащился со мной на дачу и ни черта не помогаешь, — что-что, а врать и изворачиваться она ещё не разучилась. — Знала бы, поехала одна, и некому было бы до меня докапываться.