Проявленная фотоплёнка (СИ)

Из приоткрытой форточки потянуло сквозняком. Низкое небо обрушилось на землю чем-то средним между снегом и дождем. Женя проводила пальцем по запотевшему стеклу первую каплю, неровной дорожкой сползшую к оконной раме.

Она все это время отчаянно скучала по Воронцову. Ждала от него каких-то решительных действий. Наверное, даже где-то далеко в глубине души до сих пор ждет. Только вероятность того, что им это надо, так чертовски мала.

Женя невольно вздрагивает, когда голос Дениса выводит ее из размышлений:

— Закрывай форточку и иди чай пить.

Васнецова прикрывает створку окна, спускает ноги с подоконника и наблюдает за кудрявым брюнетом. Он достает пакетики из кружек и выуживает из недр кухонных шкафчиков сладости. В груди слабо жжет такое давно забытое чувство-воспоминание, от которого невольно сжимается горло и завязывается узел в груди.

Однажды она точно так же сидела на кухне в квартире бабушки, свесив ноги с подоконника, и смотрела, как Воронцов безуспешно пытался сообразить ужин. Тихо напевал какую-то зарубежную песню. Женька всегда замирала при звуке его голоса, но, чтобы этого не выдать, привычно бросала едкие комментарии по поводу его музыкальных и кулинарных способностей. Вторые, в отличие от первых, действительно, были так себе.

— Почему ты так легко отказался от общения со мной? — шепчет, упираясь взглядом в колени. Так было легче не растерять свою решимость, чтобы выяснить то, что не давало ей покоя почти год.

Краем глаза она замечает, как Денис замирает. Несколько секунд мучительной тишины тянутся, как отвратительная на вкус жвачка.

— Потому что понял, что наш с тобой этап пройден. Мы не стали кем-то большим, чем просто друзья, а в дружбу между мужчиной и женщиной я верю с сомнительной натяжкой.

Она поднимает на него обескураженный взгляд и шепчет:

— Ты совсем дурак, Воронцов?

— Да, наверное, — усмехается уголком губ. А что ему еще остается? Не говорить же, что дружить не может только с ней, потому что как-то совсем не по-дружески отзываются в нем его чувства.

Васнецову впервые злит его добродушная усмешка. А еще сильнее она сердится на его ответ. Который прозвучал так просто из его уст, как, если бы, они говорили о чем-то недостаточно важном.

Неужели он, действительно, не понимает, как ей было плохо без него все это время? Что она с ума сходила, ожидая, что когда-нибудь он обязательно ей позвонит или неожиданно предстанет перед ней на пороге родительского дома. Такой родной, такой любимый, такой…

— Если я тебе даже не друг, Воронцов… Зачем ты меня пригласил?

Денис смотрит на нее и ничего не говорит. Даже ни один мускул на его лице не дрожит.

— Не молчи же. Говори со мной… — в её голосе мелькают надрывные, почти требовательные нотки.

— Говорить о чем? — голос его хрипит, царапая девичье сердце и заставляя внутренне задыхаться от непонимания и какой-то совершенно детской обиды.

Женя вспыхивает и спрыгивает с подоконника, направляясь прямо к нему. Ровно четыре шага составляет расстояние от нее до него. Всего секунда, чтобы преодолеть его и увидеть близко-близко глаза цвета горького шоколада. И не увидеть в этих глазах никакой издевки, лишь абсолютное спокойствие и… нежность? Глубокую взрослую нежность, идущую откуда-то из недр души и ощутимую на физическом уровне.

— О чем мне говорить с тобой, Жень? — повторяет тише обычного, пытаясь проглотить нарастающий ком в горле. Видит, как медленно в ее взгляде угасает огонек злости. — Сказать, что скучал по тебе? Ты не поверишь. Обзовешь меня дебилом и скажешь, что люди, которые скучают, хотя бы изредка справляются о жизни тех, кто им дорог. Или сказать о том, что сегодня у метро чуть не задохнулся от воспоминаний, когда увидел тебя в пяти метрах от меня? Такую далёкую и близкую одновременно, — мышцы на его руках, которыми он упирался в тумбу позади себя, напряглись, заставив девушку непроизвольно обратить на это внимание. — Ты же всегда до оцепенения боялась правды, Васнецова. Что ты будешь с ней делать? Попытаешься сбежать от меня? Или от себя? Иначе, для чего была нужна эта учеба в Соединенных Штатах…

Денис бьет по самому больному. Родные знают, что тема Америки для Женьки — табу. И никогда о ней не вспоминают. А если вспоминают, то вслух об этом никогда не говорят. Воронцов это себе позволяет, потому что чувствует, что Васнецовой нужна эмоциональная встряска. Разгрузка. Перезагрузка. Пусть злится, кричит, вымещает на нем весь скопившийся негатив, освобождая место в сердце для чего-то совершенно противоположного. Ей это необходимо.

— Знаешь, Денис, от хорошей жизни не уезжают в другую страну, — щеки ярко вспыхивают, а зрачки сердито сужаются. Потому что он прав. Учеба в Йельском университете была попыткой сбежать ото всех. И, в первую очередь, от самой себя. Только ничего, кроме боли, это не дало.

— Не уезжают, — согласно кивает. Он сейчас настолько непоколебим, насколько это вообще возможно.

Черт, у него даже ресницы не дрожат.