Проявленная фотоплёнка (СИ)

Сколько Женька себя помнила, она никогда никому не позволяла себя жалеть, начиная с детских травм в виде ушибленных коленок и заканчивая принятием неправильных решений. Но дикое спокойствие Воронцова сейчас ее задевало сильнее всего на свете. Да, они не виделись друг с другом год, но неужели он даже не может попытаться сделать вид, что ему не все равно? Зачем он давит туда, где и так болит.

Они не обещали ничего себе и, тем более, друг другу. Васнецова не говорила, что будет дожидаться его возвращения из армии. Но ждала. Денис не признавался ей в любви. Но любил. До внутреннего напряжения и электричества в кончиках пальцев, никогда ранее не ощутимого. Просто не хотел, чтобы Жени коснулось то волнение, которое испытывают девушки ребят, призванных служить в спецназ. Поэтому решил все сам, не предоставив ей выбора.

Ко всему прочему, у него из головы никак не выходили случайно оброненные слова Маши о том, что за Васнецовой ухаживает какой-то доктор. Он даже имени его не знал, но ревностно ненавидел всеми фибрами души. И себя ненавидел за то, что раньше не сказал ей о своих чувствах.

— Нужно быть бесчувственным сухарем, чтобы так безразлично смотреть на меня. Я никогда не была чужой тебе, Денис.

У него в груди что-то екает. Женя Васнецова проявляет перед ним слабость? Или, наоборот, силу, признавая что-то, о чем никогда прежде ему не говорила. Серо-зеленая радужка заметно теплеет, плавя остатки злости.

Воронцов, правда, не бесчувственный сухарь, поэтому чувствует, как тяжелеют и жгутся веки. Вся его несокрушимость — маска. Очень хорошая, почти непробиваемая. Единственная, кто может сорвать ее — эта девочка. Потому что тоже знает, где болит. Всегда болело.

Со времен знакомства на радио, она была к нему ближе всего на свете. Ей можно было рассказать, что угодно. Женя умела слушать и слышать. Денис очень ценил это качество после общения с девочками, которые были сосредоточены только на себе. Наверное, это была одна из причин, почему он хотел видеть себя рядом с ней.

Проблема была в его решимости. Если с прежними девушками все было легко и просто, то с Женькой… Все было иначе. Ему не удавалось набраться смелости, чтобы сказать ей о своих чувствах. Даже, когда она плакала, узнав, что его забирают в армию. Он только и смог, что прижать ее голову к себе, несмело гладя по светлым волосам. Чувствовал, как жилетка становится мокрой от девичьих слез, но не мог вымолвить ни слова. Перебирал пшеничные пряди и мысленно молился, чтобы это был последний раз, когда она плакала из-за него.

— Так и будешь молчать, Воронцов? — смотрит на него волчонком и замирает, когда крепкие ладони прижимают ее к себе. Его лицо становится слишком близко, чтобы сфокусироваться. А дыхание из приоткрытых губ обжигает похлеще пара из закипающего чайника. — Что ты делаешь?

Она боится шелохнуться. Это состояние оцепенения, похожее на то, когда тебя впервые обнимает мальчик, который тебе нравится с первого класса. А ты до конца не веришь, не понимая, куда деть руки и как теперь со всем этим быть. В какой-то момент тебя даже подмывает сбежать, но ты не можешь. Он слишком крепко держит тебя, не давая ни малейшего шанса к бегству.

— Что за глупые вопросы, Жек? Обнимаю тебя.

— Зачем?

— Скучал. Я почти забыл, какая ты красивая, когда злишься.

Его прямолинейность иногда поражала Васнецову. А сейчас просто-напросто застала врасплох, вызвав дрожь в коленках. Она впервые за очень долгое время ощутила запах его тела, перемешанный с парфюмом и насыщенным ароматом остывающего чая. Это было похоже на бомбу замедленного действия.

Заткнув все свои предрассудки, обиды, страхи и внутренний голос, она сделала то, что хотела сделать уже очень давно. Она обняла его в ответ. Узкие ладошки легко прошлись по пояснице Воронцова и сомкнулись в крепкий замок. Тело мгновенно отозвалось болезненным жаром, прокатившимся нещадной волной. Плотная ткань толстовки показалась жутко неудобной.

Они стояли так очень-очень долго, будто позволяя себе привыкнуть. Вновь ощутить то, что когда-то так легко упустили. И почти позволили себе забыть.

— Я ничего не понимаю, Денис… — у нее шепот почти истерический.

— Я сам уже давно ни черта не понимаю, — шумно выдыхает, ощущая разгорающийся внизу живота пожар только от того, что она сейчас рядом. И что девичьи волосы щекочут его шею. В голове беспокойно проносится мысль о том, что такие же ощущения она может дарить кому-то другому. Но Женя, словно чувствуя, еще более доверительно льнет к нему. Тонкие пальцы, одним несмелым движением, запутываются в коротких черных кудрях. — Господи…