Гностический характер Иисуса обнаруживается с достаточной отчетливостью и у Матфея. И у него последовательность повествований обусловливается движением солнца через зодиак. Но уже с чисто внешней стороны его отличает от Марка та откровенность, с которой он обнаруживает связь истории Иисуса с ветхим заветом и происхождение ее от так наз. «пророческого доказательства» священного писания. Ведь вся эта история есть не что иное, как сплошное осуществление ветхозаветных пророчеств. «Стоит только автору», — говорит Гаусрат, — «заглянуть в священное писание, как всюду мерещится ему кусок одеяния того, кто явился впоследствии и шаг за шагом выполнял определенные предначертания». Все свойства и отличительные признаки, которыми должен был обладать иудейский мессия, Матфей стремится обнаружить у Иисуса; именно так он поступает, когда он подчеркивает его происхождение от Давида, когда он говорит о нем, как о «сыне девы» (Исайя 7, 14), когда истории крещения, с которой начинает свое повествование Марк, он предпосылает фантастическую историю рождения Иисуса, носящую на себе слишком очевидные следы происхождения от мифов об языческих богах-спасителях. С особым усердием, словно опасаясь, что в противном случае намерения его могут остаться незамеченными, он повсюду вскрывает связь между словами и делами Иисуса и подчеркивает их параллелизм с ветхим заветом. При этом в гностическом понимании чудотворной силы веры он вполне солидарен с Марком и непосредственно опирается на Павла (Гал. 1, 16), когда он вкладывает в уста беседующего с Петром Иисуса следующие слова: «Не плоть и кровь открыли тебе это»; да и вообще он неоднократно приводит изречения Иисуса, которые своей враждебностью по отношению к иудеям и благосклонностью по отношению к язычникам ясно свидетельствуют о том, что они позаимствованы у Павла (8, 10; 11, 22; 12, 41; 20, 1 — 16; 21, 43; 22, 1 — 14; 24, 14; 28, 19). Однако, это настроение только случайное и преходящее. Оно не столько направлено против иудейского народа в целом, сколько против отдельных его представителей, противодействовавших новому учению, и объясняется, поскольку оно не зиждется на более поздней интерполяции, лишь его кратковременным негодованием по поводу скептицизма и косности сторонников старой веры; в связи с этим создается впечатление, будто он относится к язычникам очень дружелюбно; на самом же деле такое настроение отнюдь не соответствует его личным взглядам.
У того самого Матфея, в евангелии которого сказано: «Итак идите, научите все народы» (28, 19), Иисус запрещает своим ученикам ходить на путь к язычникам и входить в город самаринский.
В другом месте евангелии Матфея Иисус говорит о том, что он послан только к погибшим овцам дома Израилева (15, 24), а слова, с которыми он обращается к ханаанеянке, находятся в достопримечательном противоречии со всем существом обычного мягкого и доброго спасителя. «Не хорошо», говорит он ей (как и у Марка), «взять хлеб у детей и бросить псам» (15, 26), а своим ученикам он внушает: «Не давайте святыни псам», при чем под псами, несомненно, подразумеваются язычники. Мы имеем здесь дело с таким же самым двойственным настроением, как и у Павла, который, несмотря на свое пренебрежение к иудейскому закону и свою вражду к иудейству, с гордостью причисляет себя к евреям (2 Кор., И, 22; Фил. 3, 5), хвалится тем, что он из рода Израилева, колена Вениаминова (Ридол. И, 1; Фил. 3, 5), и не перестает чувствовать и мыслить по-иудейски (ср. Гал. 2, 15) и даже при случае опирается на авторитет отвергаемого им закона (1 Кор. 9, 9; Гал. 3, 13) [58]
).[59]