Происхождение христианства из гностицизма

Наряду с изменением окружающей обстановки и исто­рических данных, Иоанн вносит коррективы и в хронологию. У синоптиков деятельность Иисуса обнимает не более одного года: это знаменитое «лето господне благоприятное», о ко­тором идет речь у Исайи 61, 2. Иоанн же упоминает о трех пасхальных праздниках (2, 13; 6, 4; 13, 1); следовательно, у него официальная деятельность Иисуса продолжается не­сколько более двух лет.

Что облекшийся в плоть логос у Иоанна производит и с внешней стороны гораздо большее впечатление, чем спа­ситель бедняков и друг грешников у синоптиков, это понятно само собой. Недоступный, величественный, окутанный не­бесной славой Иоаннов Христос гордо возвышается над окру­жающими и, по-видимому, так же мало склонен расстаться с лучезарным венцом на своей голове, как сказочный король со своей короной. И в то время, как у синоптиков Петр сра­внительно поздно распознает в Иисусе мессию, Иоанн изо­бражает Иисуса с самого начала как царя израилева (1, 49), правящего миром в качестве озаренного ослепительным блеском сына божия, в качестве сверхъестественного су­щества.

Но основное различие заключается в контрасте между стилем речений Иоаннова Христа и характером выражений синоптического Иисуса. От пресловутой наглядности и про­стонародного языка речений синоптического Иисуса у Иоанна не остается и следа. Все у него облечено в абстрактную, за­мысловатую, бесцветную форму, все надумано, полно неясных, таинственных намеков. Его спаситель, распростра­няя свое благовествование, избегает кратких, выразитель­ных поучений и аллегорий. Вместо этого при всяком удоб­ном случае он пускается в многоречивые, претенциозные рассуждения. Неудержимым потоком льется из его слово­охотливых уст речь, изобилующая бесконечными повторе­ниями нескольких совершенно бессвязных основных идей — речь, лишенная каких бы то ни было оттенков и отчетливого развития мыслей. Она, как говорит Вельгаузен, подобна, «монотонному перезвону колоколов, где различные эле­менты одного и того же аккорда чередуются друг с другом в любой последовательности». Поэтому она действует на чи­тателя или слушателя как наркотическое средство или как гипнотизер, усыпляющий человека посредством однообраз­ного повторения одних и тех же слов. Надо обладать боль­шим терпением, чтобы усвоить все эти длинные рассуждения. Непосвященному читателю евангелие Иоанна не может не показаться очень скучным произведением. Кроме того, содержащиеся в нем речения с психологической точки зре­ния неправдоподобны, предполагают в целом ряде случаев, что жизнь Иисуса уже прекратилась (напр., 3, 19), и, вслед­ствие множества встречающихся в них туманных фраз, могут быть действительно поняты только теми, кто хорошо знаком с александрийской философской литературой. Рядовой ве­рующий, который, углубившись в них, воображает, что он в чем-то разбирается, подтверждает только наличность ре­лигиозного внушения, под влиянием которого у него со­здается впечатление, будто в этих загадочных оборотах речи заключается глубочайшая божественная мудрость. Еванге­лист, по-видимому, полагает, что превратившееся в плоть бо­жественное «слово» прежде всего проявляет себя в простран­ном разглагольствовании. Когда его Христос раскрывает рот, можно подумать, что перед нами не синоптический спаситель, а мистагог или глава гностической культовой общины, как бы вылавливающий из неисчерпаемых глубин своего духа небесные тайны и при помощи своего «слова» увлекающий верующих на путь блаженства. Речения Иоаннова еван­гелия, очевидно, рассчитаны на совершенно иной круг чита­телей, чем притчи и сентенции синоптиков. Они имеют ясно выраженный неиудейский отпечаток. Многочисленные выра­жения и обороты речи этого евангелия позаимствованы, как это показал Веттер, из эллинистической философии и явля­ются подражанием ходячим выражениям гностической и мистериальной религии, по воззрениям которой мистагог, произнося священные слова и формулы, якобы, наделял ее последователей божественной силой. Местами мы даже непо­средственно сталкиваемся с гностиком, например, в 3, 11, где Иисус говорит о себе в третьем лице, а автор указывает на противоположность между гностическими сектами и иудей­ским отношением к гносису в следующих словах: «Мы го­ворим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели, а вы свидетельства нашего не принимаете». Со­здается впечатление, будто мы внимаем словам какого-либо теософа или сторонника Штейнеровской антропософии.