Евангелие Иоанна гностично не только в том смысле, который, в сущности, приложим и к синоптическим евангелиям. Противопоставляя под обманчивой оболочкой невинного исторического повествования требования наивного мышления гностическому умозрению, оно в то же самое время, в отличие от остальных евангелий, обращалось не к широким кругам читателей. Напротив, оно старалось завербовать себе читателей среди высших слоев эллинистического общества, среди образованных людей, которые были хорошо знакомы с александрийской теософией и которых история интересовала только как аллегорическое обрамление философской истины; оно искало поддержки среди тех лиц,, которые были в состоянии понять или, по крайней мере, почуять сокровенный смысл евангельских образов и для которых жизнеописание Иисуса являлось только формой или средством постижения содержавшегося в евангелии гносиса. Четвертый евангелист вовсе не скрывает своего гностического миросозерцания. Именно поэтому, как сообщает нам предание, Иоанново жизнеописание Иисуса было любимой книгой гностиков, среди которых оно впервые и получило распространение. По-видимому, это произошло примерно в 170-м году. Нет никаких оснований думать, что евангелие Иоанна было написано ранее 150-го года.
Мистика Иоаннова евангелия
Если мы попытаемся теперь извлечь это умозрительное ядро евангелия из его аллегорической оболочки, то мы облегчим себе задачу, присоединив сюда для большей ясности, так назыв. послания Иоанна, в особенности первое из них. Автор этого послания утверждает, что он и евангелист Иоанн — одно и то же лицо. Его писание сходно с четвертым евангелием в основном религиозном миросозерцании и самым тесным образом связывается с ним также и в церковной практике. Тем не менее, оно так резко расходится с четвертым евангелием в некоторых существенных пунктах, что о предполагаемом тождестве обоих может идти речь только в том случае, если признать, что в послании нашли свое выражение такие взгляды, которые хронологически не совпадают с воззрениями евангелия. При этом все же нужно различать, было ли послание написано раньше или позже евангелия.
Дело в том, что автор послания стоит к павлинизму и его взгляду на искупительную смерть Христа гораздо ближе, чем четвертое евангелие. В противоположность высокопарному интеллектуализму последнего, он решительно становится на платформу практической этики и благодаря этому в такой же мере приближается к синоптикам и церкви, в какой удаляется от гносиса. Он борется против гностического спиритуализма, присваивающего Иисусу только мнимое тело, как это, по-видимому, иногда делает евангелие. В большей степени, чем евангелие, подчеркивает он истинную человеческую природу Христа и осуждает лжеучителей (лжепророков) и антихристов, которые ставят бога выше Иисуса-человека и делают из гносиса, познания божия в субъективном и объективном смысле, лежащие за пределами нравственности или даже противоречащие ей выводы. Если евангелист, несмотря на гностическую основу своего миросозерцания, все же стремится быть верным последователем церкви, то автор послания выдвигает этот контакт с церковью с еще большей настойчивостью и, беря под свою защиту евангелие, решительно выступает против истолкования его в духе чистого гностицизма. Быть может, он возглавлял собственную «Иоаннову школу» подобно Павлу, послания которого, надо думать, тоже представляют собой плод коллективного творчества целой школы. Во всяком случае, Павлов контраст между верой и делами он пытается сгладить при помощи любви и стремится установить своего рода равновесие между гностическим интеллектуализмом и практически-этическими воззрениями церкви. Но с указанной оговоркой ничто не мешает нам привлечь послание Иоанна в качестве материала, дополняющего и подкрепляющего философские или, вернее, теософские воззрения четвертого евангелия. По поводу целого ряда пунктов автор послания высказывается гораздо определеннее, чем евангелист, и во многих случаях содействует разъяснению таких мест, которые, не будучи сопоставлены с посланиями Иоанна, продолжали бы вызывать более или менее серьезные сомнения.
Гностический миф
Уже первые стихи евангелия показывают, что оно не простое историческое повествование, а гностический миф: