С тех пор, как знаменитый тюбингенский критик Хр. Ферд. Баур обратил внимание на это различие между писанием Иоанна и синоптическими евангелиями и вскрыл тенденциозный характер четвертого евангелия, в мире теологов прежняя вера в историческую ценность этого евангелия была сильно поколеблена. Те времена, когда люди думали, что в каждой строчке Иоаннова евангелия они улавливают биение пульса любимого ученика Иисуса, уже давно миновали. Вместо этого старались утешить себя тем, что критика, с еще большим рвением набросившаяся на изучение синоптиков, открыла в «древнейшем» евангелии, евангелии Марка, истинный, по ее мнению, образ исторического Иисуса, который отныне должен был служить единственным критерием исторической ценности тех или иных сведений о жизни Иисуса. Но затем и этот взгляд стал возбуждать сомнения. В своей «тайне мессии» (Messiasgeheimnis») Вреде показал, насколько Марк далек от действительной историографии, в какой мере все его повествования уснащены поучительными и догматическими моментами и как много оснований у нас, историков, относиться даже к «древнейшему» евангелию с крайним недоверием.
Результатом этого явилось то, что так называемая историческая теология, почувствовала, что почва у нее под ногами заколебалась, снова взялась за евангелие Иоанна в надежде, что, несмотря на явную тенденциозность этого произведения, ей все же, может быть, удастся отыскать в нем «историческое ядро», которым можно было бы заменить камешки, выпавшие под влиянием критики из мозаичного изображения жизни гностического Иисуса. Путем более точного разграничения источников, путем исследования различных наслоений предания и установления использованного евангелистом «основного писания» теологи рассчитывали натолкнуться на «исторический гранит. В этом направлении особенно потрудились Вельгаузен («Das Evangelium Johannis» 1908), Спиттa (Sрitta, «Das Johannisevangalium als Quelle der Geschichte Jesu» 1910), Вендт (Wendt, «Die Schieten im vierten Evangelium» 1911), Клемен (Clemen, «Die Entstehung des Johannisevangelium», 1812) и Бернгард Вейс («Das Johannisevangelium als einheitliches Werk», 1912).
Напрасная надежда! Кто благополучно одолеет эти большею частью объемистые, беспредельно сухие и глубокомысленные труды, тот в конце концов все же не станет умнее. Столь нетверды, убоги и недостаточны литературно-критические изыскания всех этих теологов, такой жалкий характер имеют доказательства, которые они приводят в пользу историчности Иисуса! Если бы даже удалось выделить основное писание, о чем, однако, вследствие противоречивости вышеперечисленных трудов, пока еще говорить не приходится, то отсюда вовсе не следовало бы, что это писание зиждется на историческом фундаменте. Поэтому выявление подобного писания могло бы иметь только литературную, но отнюдь не историческую ценность. Что же касается некоторых встречающихся у Иоанна штрихов и выражений, которые производят впечатление «достоверных», то они до тех пор не могут служить доказательством исторического характера евангелий, пока историчность Иисуса не будет доказана каким-либо иным образом. Во всяком случае, евангелие Иоанна отнюдь не может считаться самостоятельным произведением. Если о синоптических евангелиях говорят, что «историческое ядро» можно извлечь из них с таким же успехом, как из Илиады, Одиссеи, «Шах-Наме» Фирдоуси, Гудруна, Песни о Нибелунгах и «Неистового Роланда» Ариосто, то попытка найти в Иоанновом евангелии историческое жизнеописание Иисуса была бы равносильна, примерно, стремлению дать описание троянской войны и доказать историчность Ахилла, базируясь на позднеантичных описаниях этой войны у так наз. фригийца Лареса или критянина Диктиса, или же положить в основу соответствующих исторических изысканий «Дон Карлоса», «Валленштейна», «Марию Стюарт» и «Вильгельма Телля» Шиллера или «Нибелунгов» Гербеля. [66]