Читаем Происхождение личности и интеллекта человека полностью

Психические заболевания влияют на содержание в ликворе дофамина, серотонина, ГАМК, кальция Щветанова, 1986). Более того, на ликворное давление оказывает сильное влияние даже факт общей вер- тикализации тела (стояния) или полувертикализации (сидения). Но никаких данных о метаморфозах ликвора соотносительно с процессом даже самого напряженного мышления не существует. Картинки КТ, МРТ и даже ПЭТ хороши для формальной диагностики гематом, гидроцефалий, вентрикулитов et cetera, но никак не для оценки «процессов мышления». (Полагаю, для обсуждения «открытий-однодневок» или откровенных спекуляций здесь не самое подходящее место.)

Еще одним косвенным доказательством того, что мышление относится к безусловно раздражительным процессам, но не к экстремальным, а к штатным и, вероятно, мало «обременительным» для мозга, может служить сопоставление электроэнцефалограмм коры решающего математические задачи А. Эйнштейна и кошки, ретикулярная формация которой подверглась одиночному электрораздражению (в области таламуса). И в том и в другом случае мы сперва видим примерно схожий, очень отчетливый a-ритм, прерываемый неким небольшим скачком, характерным для «реакции пробуждения».

С кошкой все понятно, в момент «скачка» она получила разряд в область таламуса, который немедленно потребовал «ответа» от анализаторов коры.

С А. Эйнштейном все несколько иначе, но все же, в принципе, сопоставимо и по причинности, и по электроэнцефалограмме. Г. Джаспер, проводивший его электроэнцефалографирование, пишет следующее: «Например, когда Эйнштейн производил довольно запутанные математические операции, которые он, однако, выполнял совершенно автоматически, у него регистрировался отчетливый непрерывный a-ритм. Внезапно a-ритм у него исчез, а сам Эйнштейн казался обеспокоенным. Когда его спросили, случилось ли что-нибудь неприятное, он ответил, что нашел ошибку в расчетах, которые сделал накануне, и попросил тут же позвонить по телефону в принстон» (Джаспер Г. Электрофизиология и экспериментальная эпилепсия II Пенфилд У., Джаспер Г. Эпилепсия и функциональная анатомия головного мозга человека, 1958).

Scilicet, речь не идет об идентичности электроэнцефалограмм или реакций мозга, а лишь о том, что как в том, так и в другом случае все колебания (сравнительно даже с легчайшими ишемическими или эпилептоидными состояниями или реакциями на введение метразола, эзерина, ацетилхолина, стрихнина et cetera) находились в пределах усредненной относительной нормы.

Исследования, специально посвященные электроэнцефалографиче- скому «рисунку» мышления, почти всегда (с незначительными отклонениями) регистрируют обычные колебания альфа-ритма, легкое усиление бета-активности, чуть (всплесково) меняясь при добавлении в процесс мышления различных эмоциональных компонентов (Ланге Дж., Сторм Ван Левен В., Верре П. Корреляция между психологическими и электроэнцефалографическими явлениями II Электроэнцефало- графическое исследование высшей нервной деятельности, 1962).

Вернемся к Дж. Олдсу и его экспериментам.

Opportune, при всей уникальности опытов как самого Олдса, так и его последователей история, начавшаяся в лаборатории Хэбба, не получила ни продолжения, ни развития, ни завершения.

Она оказалась лишь подобием «дудочки крысолова». Десятки физиологов во всем мире завороженно повторяли опыт с электрическим самораздражением, но возникающие на его основании гипотезы — умирали в момент их рождения.

Так произошло с «оперантной» теорией самого Д. Олдса (1960), с версией £ Грастиана (1968) о «возвратном торможении пирамидных клеток гиппокампа», с предположением С. Гликмана и б. Шиффа (1967) о наличии «биологической системы подкрепления», с концепцией Д. Дэйча (1960) о «мотивационной системе» et cetera (всего было, если не ошибаюсь, не менее 12 гипотез). Тупиковость любой из этих версий была настолько очевидна, что олдсовский эксперимент, как не получивший никакого вразумительного объяснения, в результате был просто забыт нейрофизиологией. Мы не найдем даже упоминания о нем в любом из авторитетных сводных трудов недавнего времени. Ни у Г Шеперда (1983), ни у Д. Николлса, А. Мартина, Б. Валласа, П. Фукса (1975) — о крысиной истории нетуже ни единого слова, хотя никто и никогда не ставил под сомнение научную добросовестность экспериментов с са- мораздражением и их впечатляющий наглядный результат.

Вероятно, «тупиковость» гипотез была изначально предопределена некорректностью формулировок, употребляемых как самим Д. Олдсом, так и всеми его последователями.

Обратим внимание на следующий факт.

Даже в протоколах опытов широко и концептуально употребляются такие понятия, как «удовольствие», «центр удовольствий», «поощрение», «подкрепление» и другие термины, не только не имеющие никакого нейрофизиологического смысла, но и вносящие в суть происходящего существенные искажения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?
Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

В течение большей части прошедшего столетия наука была чрезмерно осторожна и скептична в отношении интеллекта животных. Исследователи поведения животных либо не задумывались об их интеллекте, либо отвергали само это понятие. Большинство обходило эту тему стороной. Но времена меняются. Не проходит и недели, как появляются новые сообщения о сложности познавательных процессов у животных, часто сопровождающиеся видеоматериалами в Интернете в качестве подтверждения.Какие способы коммуникации практикуют животные и есть ли у них подобие речи? Могут ли животные узнавать себя в зеркале? Свойственны ли животным дружба и душевная привязанность? Ведут ли они войны и мирные переговоры? В книге читатели узнают ответы на эти вопросы, а также, например, что крысы могут сожалеть о принятых ими решениях, воро́ны изготавливают инструменты, осьминоги узнают человеческие лица, а специальные нейроны позволяют обезьянам учиться на ошибках друг друга. Ученые открыто говорят о культуре животных, их способности к сопереживанию и дружбе. Запретных тем больше не существует, в том числе и в области разума, который раньше считался исключительной принадлежностью человека.Автор рассказывает об истории этологии, о жестоких спорах с бихевиористами, а главное — об огромной экспериментальной работе и наблюдениях за естественным поведением животных. Анализируя пути становления мыслительных процессов в ходе эволюционной истории различных видов, Франс де Вааль убедительно показывает, что человек в этом ряду — лишь одно из многих мыслящих существ.* * *Эта книга издана в рамках программы «Книжные проекты Дмитрия Зимина» и продолжает серию «Библиотека фонда «Династия». Дмитрий Борисович Зимин — основатель компании «Вымпелком» (Beeline), фонда некоммерческих программ «Династия» и фонда «Московское время».Программа «Книжные проекты Дмитрия Зимина» объединяет три проекта, хорошо знакомые читательской аудитории: издание научно-популярных переводных книг «Библиотека фонда «Династия», издательское направление фонда «Московское время» и премию в области русскоязычной научно-популярной литературы «Просветитель».

Франс де Вааль

Биология, биофизика, биохимия / Педагогика / Образование и наука